Самозванка в Академии стихий
Шрифт:
Она вдруг смутилась, опустила глаза.
— Это семейная легенда, не более. Патира больше всех мечтала о любви, а когда обрела её, решила помочь и другим сёстрам. Если проведёшь гребнем по волосам, он покажет, живёт ли в этом мире кто-то, кто питает к тебе истинную любовь, — к концу рассказа щёки её пылали маковым цветом. — Думаю, это просто сказка. Никто в нашей семье откровений от гребня не получал.
Честно говоря, мне не очень-то хотелось прикасаться к себе этой странной ни-живой-ни-мёртвой
Но кто же тут удержится?
Я потянула кончик ленты, вся масса волос упала на спину. Зубцы гребня коснулись кожи. Прядь проскользнула сквозь них без натуги и дёргания, точно маслом смазали — всегда бы так.
Но ничего не случилось.
От обиды гребень сразу перестал казаться мне прекрасным. То ли сказка и правда всего лишь сказка, то ли… Я с досадой прикусила губу.
Попробуй ещё раз.
Внезапное вступление Пака заставило вздрогнуть. Никогда к этому не привыкну, что кто-то вдруг влезает в мою голову безо всякого позволения.
Вскинув гребень, я провела по волосам ещё раза три, а потом отшагнула в сторону: прямо мне под ноги с волос скатилось что-то круглое, скользнуло по юбке и едва не упало в трещину между камней. Нарелия успела поймать. Покрутила в пальцах с изумлённым видом, потом перекинула мне.
Переливчатый бок нежно-розового цвета. Жемчужина. Ровная, да крупная какая, с вишню размером. Точно не бусина от шпильки отвалилась.
— Забирай, — то, каким севшим голосом Нарелия произнесла это, заставило меня отвлечься.
А потом осознать, что эта жемчужина означает. Сердце забилось быстрее, кажется, в унисон с пульсацией гребня, который я всё сжимала в ладони.
Кто-то, кто питает к тебе истинную любовь.
Артефакт не назвал имени. Но для меня существовало только одно, которое я хотела бы услышать. И если хоть на мгновение допустить, что всё это правда, что древняя магия не водит меня за нос, что не завёлся где-то немой воздыхатель, о котором я знать не знаю…
— Долго ещё? — грубо бросила Нарелия. — Потом налюбуешься.
Она уже взяла себя в руки. Спряталась за надменной суровостью, кривила губы в привычной гримаске превосходства, смотрела на меня сверху вниз — всё как и раньше. Но выражение глаз изменить не смогла.
Никакая воля и никакое пламя не принесёт ей этого. Истинной любви.
— Может, перестанешь кусаться?
— Никогда, — отбрила девушка.
Я закатила глаза.
И тут же обернулась на шелест травы: кто-то бежал сюда, быстро-быстро перебирая ногами.
Мальчуган влетел в хранилище и с разбега обхватил Нарелию за пояс, вжался рыжей головой в живот:
— Нари! Ты вернулась! — Он отстранился и задрал конопатое лицо кверху: — Ты совсем вернулась? Совсем-совсем?
Она присела на корточки и обняла худенькие плечи.
— Здравствуй, братец. —
— Я пишу, — обиделся мальчик. — Я бы каждый день тебе писал! Бабушка отобрала у меня все чернила и не даёт читать твои письма!
— Ты что-то натворил?
Тот запыхтел. Я думала, что сейчас он вывалит список обычных детских прегрешений, с разбитыми носами соседских мальчишек и порванными коленками новых штанов, но он сказал только:
— Она вошла в классную комнату, а я не встал. Но я даже и не видел, что она вошла, Нари! Это несправедливо! У меня же нет глаз на спине! И я не сова. Ты знала, что совы могут вертеть головой вот так, — попытка показать провалилась, — ну, вокруг шеи? Мы с Этельбертой теперь читаем «Натуралистику» госопдина Стивенсона, уже дошли до буквы «тэ». А на «сэ» были совы, ещё синицы, ещё свиньи, ещё сив… ещё сви… свиристели ещё.
Нарелия встала, потрепала его по огненным кудряшкам, таким же, как у неё самой.
— Какой ты молодец, Джейми. Когда дочитаешь, напиши мне список всех, кого выучил, хорошо?
— Нари! — воскликнул он. В голосе зазвучали слёзы: — Ты совсем меня не слушала? Как же я напишу, когда чернил больше нет…
— Ну тише, тише, не нужно так расстраиваться. Я дам Этельберте денег и скажу купить ещё чернил, чтобы бабушка не знала. А ты будешь мне писать про зверей, и про птиц, про всех-всех, кого описал господин Стивенсон. Договорились?
Джейми громко зашмыгал носом:
— Х-х-хорошо…
Я отвернулась, бездумно разглядывая ветки. Было неловко, словно застала то, что никому не показывают, какое-то особое семейное таинство. Может, у меня тоже есть братья или сёстры, а я и не знаю.
Ветер принёс расплывчатый окрик:
— Господи-и-и-и-н Дже-е-е-еймс, куда же вы убежали? Юный господи-и-и-ин!
Голос удалялся в сторону поместья. Я заглянула в хранилище:
— Кажется, кое-кого ищут.
— Ой, — сказал Джейми и уставился на меня круглыми глазами. Видимо, он меня даже не заметил, когда ворвался сюда. Потом смешно поклонился: — Здравствуйте.
Ну что за прелестный мальчуган.
В присутствии посторонней он резко присмирел, чинно сложил ручки. Вопросительно посмотрел на сестру.
— Это леди Дарианна Шасоваж, мы вместе учимся в Академии. Леди Дарианна, это мой младший брат, лорд Джеймс Фламберли. И кажется, он снова убежал от своей гувернантки и заставляет искать себя по всему саду. — Она ласково подтолкнула его. — Ступай. Я поговорю с Этельбертой насчёт писем, а после зайду к тебе.
— Обещаешь?
— Разве я обманывала тебя хоть раз?