Самшитовый лес
Шрифт:
– Это не проще, - мягко сказал Филидоров.
– До этого тоже тысячи лет додумывались.
– Шура... что вы обо всем этом думаете как биолог?
– спросил Толя.
– Оставьте меня в покое!
– закричал доктор Шура.
– Оставьте!
– И выскочил, хлопнув дверью.
– Вдали от тебя я тоскую, - сказала Вика.
– А вблизи я заболеваю от твоих фантазий...
– Вы считаете, он на них права не имеет?
– спросил Дунаев.
– Он не имеет права подчинять
– А ты не подчиняйся, - сказала Нюра.
– Вот бог, а вот порог. Ты ему не годишься.
– Нюра!
– сказал Дунаев.
– Жизнь состоит из времени, - промямлил Сапожников.
– Опять вы за свое, - рассердился Филидоров.
– Толя, налейте ему боржому.
Тогда Вика перестала расчесывать волосы и приготовилась скандалить. Филидоров и Толя демократически ушли, а Дунаев остался. Он эти дела вот как знал. У него у самого этот симбиоз распадался тыщу раз из-за Нюриных фантазий.
– Я сейчас приберу, - сказала Вика.
– Сама приберу, - сказала Нюра.
– Ну что ж... тогда я уйду.
– Ага... Ступай, - сказала Нюра.
– Ладно...
– Сапожников махнул рукой.
– Ладно. Иди.
– Ты меня неверно понял, - сказала Вика.
– Я тебя верно понял.
– Я ухожу потому, что с тобой я становлюсь такой же сумасшедшей, как ты.
– От себя далеко не уйдешь.
– Поцелуй меня, - сказала она, - сейчас или никогда.
– Не хочется.
– Не сдавайся, Сапожников. Я тебе не гожусь, - сказала Вика.
– Ни за что не сдавайся.
И ушла.
Легко сказать, не сдавайся. Пожить бы немножко просто так, как трава растет.
– Ишь чего захотел, - сказал Дунаев.
Нелеп и смешон был Сапожников до удивления. Он был похож на человека, который удачно идет по утонувшим в воде камушкам, в полной уверенности, что идет по воде и что, стало быть, вообще по воде ходить можно, и он удивляется, почему это другие люди не ходят по морю, аки посуху.
Раздался звонок в дверь, и Филидоров с Толей все же вернулись. Но без доктора Шуры.
Филидоров и Толя топтались в ночном дворе, чтобы не мешать Вике скандалить с Нюрой из-за Сапожникова. Потом из подъезда пробежала Вика. Наверно, и им пора было по домам, но что-то их удержало. Филидоров припомнил, как на диспуте Сапожников кинул цитату из Менделеева - лучше какая-нибудь гипотеза, чем никакой. И, вспомнив Сапожниковы бредни, Толя и Филидоров подумали - чем черт не шутит? И вернулись.
Ну а потом, как уже рассказано вначале, сели пить чай. Вошла летающая собака. О ней высказались разноречиво, и Сапожников, грубо нарушая приличия, ушел спать.
Вечерок не получился.
– Вы с ним не так
– Это все бесполезно. Когда с ним так разговаривают, он становится тупицей.
– А он и в детстве был дефективный, - сказала Нюра.
– Какой?
– Дефективный.
– А как с ним разговаривать? Как?
– А вы его разжалобите.
– Что?
– Ну да...
– сказала Нюра.
– Слезу подпустите... Он жалостливый.
– Чушь какая-то, - нахмурился Толя.
– При чем тут жалость?
Жалости в науке не место.
– Место, место, - сказал Дунаев.
– Вы ему растолкуйте, кому без этой вашей штуковины не жить... Он и раскиснет... Он вам враз все придумает.
– Детский сад!
– Это точно, - сказал Дунаев.
– Погодите, - повеселел Филидоров.
– Тут что-то есть.
– Вы ешьте компот... Он пастеризованный, - убедительно сказала Нюра.
– И теперь Филидоров после слов Нюры понял так, что все сапожниковские теории - потому что он ученых пожалел, так, что ли?
Но если нужна гипотеза, которую мог бы понять и ребенок, то, может быть, ее и должен высказать ребенок, подумал Филидоров и пошел будить Сапожникова.
– Вставайте...
– сказал он, - потолкуем... У меня самолет в два ноль-ноль...
Сапожников открыл глаза.
– Нужна гипотеза, которую бы понял ребенок, - сказал Филидоров.
– А что?
– . спросил Сапожников.
– Вы бы тогда хорошо жили?
– Наверно.
– Это можно.
Филидоров подмигнул Толе.
– Что можно?
– спросил Толя.
– Можно сделать, - сказал Сапожников.
– Можно сделать гипотезу, которую поймет ребенок.
Филидоров засмеялся.
Тут вошел Дунаев и сказал, что звонил доктор Шура, очень веселый, и просил передать Сапожникову, что он знает, кто такой Сапожников.
– Ну и кто же он такой?
– спросил Филидоров.
– Летающая собака.
– Оставьте меня в покое!
– закричал Толя рыдающим голосом доктора Шуры.
– Оставьте меня!
И они уселись потолковать.
Вот уже Нюра ушла спать, доверившись тем, кто остался додумывать тайны до конца и посильно. Никого лишнего в квартире Дунаевых. Остались четверо, которые не боятся, и пожилая женщина, которая знает то, чего этим четверым вовек не узнать, потому что они знают умом, даже иногда сердцем, если повезет, а она знает, потому что знает. Есть такое знание, когда доказывать ничего не надо.
– Ну, Дунаев, - сказал Сапожников, - они хотят гипотезу, понятную ребенку... Ладно, выручай. Есть такая гипотеза. Но я ее на тебе попробую.