Самый бешеный роман
Шрифт:
Боже! Подумать страшно, что я вытворяла эти последние два месяца! Если б мне кто-то сказал об этом полгода назад – плюнула бы ему в лицо, а если б узнала, что кто-нибудь из моих знакомых совершает подобные безнравственные поступки, наверное, непременно бы осудила. И все это время мне было совсем не стыдно! Это просто удивительно! Стыдно стало лишь в первый день Нового года. И наконец, я поняла, что раскаиваюсь.
В эту новогоднюю ночь я многое поняла для себя – существует некий микроскопический образец всей человеческой жизни: сначала человек бывает счастлив (зачастую по уши погрязнув в грехах),
– Пусть это будет самым страшным горем в моей жизни. Все пройдет, пройдет и это, – и с этими словами я поднялась с пола, сняла шубу и завалилась спать, раз и навсегда отрезав от себя «Лучшего человека нашего времени».
Первого января я проснулась ближе к вечеру, и это был единственный Новый год (не считая, конечно, тех далеких детских лет, когда для меня имело большое значение завладеть оранжевым карандашом, торчащим из снега), после которого не болела голова, а в желудке урчало от голода.
Я изо всех сил старалась казаться себе бодрой и счастливой: ровно минуту чистила зубы (согласно памятке на зеркале) и даже поверила в то, что меня ждут великие дела. Но, честно говоря, вчерашняя история никак не давала покоя моей душе, а в глазах стояла жирная полураздетая тетка с непрокрашенными белыми лохмами.
Что же делать? Что нужно сделать, чтобы спутница «Лучшего человека» перестала крутиться перед светлыми моими очами? Знаю! Мисс Двойная Бесконечность всегда говорила мне: «Если у тебя плохое настроение или обидел кто, единственное, что может помочь в этом случае, – это работа. Принимайся за что угодно – стирай, мой полы, гладь белье, размораживай холодильник. Только не сиди и не жалей себя!»
Абсолютная истина. Естественно, холодильник я размораживать не стала, как, впрочем, и стирать белье. У меня была своя работа – можно сказать, непочатый край. И чем быстрее я переделаю роман, тем раньше я получу гонорар, который после неумеренных трат на подарки некоторым недостойным и якобы «Лучшим людям» сейчас просто необходим.
Я немедленно села за компьютер и, с воодушевлением открыв файл романа «Убийство на рассвете», прочла первый абзац:
«Впервые я увидел ее за столиком открытого летнего кафе на Арбате. Я, как обычно, возвращался вечером с работы, и вдруг она – прекрасная незнакомка в строгом синем костюме и шляпе с огромными полями. В одной руке она держала чашечку кофе, пикантно отведя мизинец, в другой тлела длинная дамская сигарета».
– Нет, ну что тут можно переделать? – воскликнула я и тупо уставилась на экран. Встрепенулась только тогда, когда передо мной проплыла табличка: «Работай, бестолочь!»
Снова перечитала первый абзац – в голове ни одной, пусть даже захудалой мыслишки, зацепки, каким образом можно переделать хотя бы вот этот самый кусочек текста. Действительно, я – бестолочь!
Может, так: «Я сидела за столиком открытого летнего кафе на Арбате в строгом синем костюме и шляпе с огромными полями. В одной руке я держала чашечку кофе, пикантно отведя мизинец, в другой тлела длинная дамская сигарета. И вдруг я увидела оч-чень подозрительного юношу».
А
Никуда не годится! Нужно придумать какой-то ход, какую-то хитрость, чтобы переделка заняла немного времени и текст был гладким, без подобных вышеприведенных недоразумений.
Я ломала голову до позднего вечера, изобретая хитрый прием, как вдруг раздался звонок домофона. «Наверное, телефонный мастер», – решила я и схватила трубку.
– Кто?
– «Кукурузница моя», монашенка, «Уходящая осень», – пьяным, умоляющим голосом шептал Кронский снизу.
– Твоя «Уходящая осень» покинула тебя навсегда. И больше не приходи сюда! – решительно воскликнула я и повесила трубку.
Снова звонок. И зачем я опять снимаю трубку? Я ведь все сказала!
– Марусь…
– Что тебе еще? – с замирающим сердцем спросила я.
– Давай поговорим. Тут холодно – мороз, и снег идет. Это негуманно.
– Нам не о чем говорить, – упрямо сказала я и снова повесила трубку. Я прижалась к двери – мне так хотелось пустить его!
«Лучший человек нашего времени» упрямо позвонил еще раз. Ну почему я все-таки снимаю эту проклятую трубку? Ну что у меня за характер такой?!
– Послушай, Марусь, ты ведь знаешь, я тебя полюбил, – начал Кронский, чувствуя, что в дом я его не пущу. – Это был минутный порыв! Это так несерьезно! Это не повод для того, чтобы прерывать наши отношения! Все было так замечательно. Ну хочешь, я всю оставшуюся жизнь буду есть твой осенний салат?
– Не хочу! Поищи новую дурочку для своих извращенных утех, а с меня хватит! – отрезала я и повесила трубку.
Он звонил еще долго, а я стояла у двери и ревела: в душе я проклинала себя, что не открыла ему дверь, но разумом сознавала, что это было единственно верное решение. Я ринулась на балкон и минут через пять увидела его темную фигуру при свете фонаря – он шел между деревьями нетвердой походкой, держа в руках шапку. Сердце мое сжалось, и я поняла, что все еще люблю его и способна простить сейчас все что угодно и снова пуститься во все тяжкие – поехать с ним, куда бы он меня ни позвал. Это было самым ужасным.
На следующий день пришел телефонный мастер.
– У вас тут возле двери что-то лежит. Уж не бомба ли? – пошутил он.
На пороге действительно лежал небольшой сверток. Я развернула его – там оказался вишневого цвета бархатный футляр с ручкой с открытым золотым пером. Кронский сделал мне аналогичный подарок и оставил его вчера на пороге. Значит, он стоял возле моей двери и не позвонил, поняв, что между нами все кончено.
И несмотря на то что телефон работал и теперь я больше не отрезана от мира, настроение испортилось окончательно.