Самый бешеный роман
Шрифт:
– Что же теперь будет? – спросила я.
– Благо, у отца есть квартира. Я, наверное, перееду туда, а он к матери.
– Совсем, совсем неплохо. Тебе повезло, Икки. Будешь жить одна, как Машка, хотя я представляю, чем это обернется.
– Какая же ты, Пулька, желчная.
– Не желчная я, просто реально смотрю на вещи.
– Ну, правильно, – заныла Анжела, – всем дали советы, у всех есть выход. А мне-то что делать?
– Рожать! Что тебе еще остается делать на пятом месяце беременности?! – удивилась наша гинекологиня.
– Не на пятом, а на четвертом!
– Без разницы.
Итак, решив все проблемы и посоветовав
Первые два дня я ровным счетом не представляла, что делать с текстом, и испытывала настоящие муки творчества, не зная, как это возможно – описать смерть от лица жертвы. Одним словом, я зациклилась на одной-единственной идее и не могла придумать ничего другого.
В то время когда я с нетерпением ожидала посещения музы, вокруг меня происходили следующие события.
Великий писатель детективов ушел в запой и звонил мне по телефону в минуты относительного пробуждения и сомнительного возвращения в реальную жизнь. Приехать ко мне он либо не рисковал, либо был не в состоянии.
Кронский признавался в любви, говорил, что осознал свою ошибку, что раскаивается, и называл себя ослом. Потом корил меня за то, что я слишком жестока и требовательна, что уж давно бы нужно простить его и сменить гнев на милость, и, устав приводить доводы в свою пользу, бросал трубку на полуслове и, видимо, снова пил. И чем больше он звонил мне, тем жальче мне его становилось. Сердце мое размягчалось, и я уже проклинала себя за то, что согласилась поехать в деревню, к великой маминой радости, но отказаться от поездки теперь я не могла. Также проклинала, что рассказала всем своим друзьям, как со мной обошелся «Лучший человек нашего времени» – так, что примирение с ним означало для меня полнейший крах в глазах всех членов содружества.
Последний его звонок совершенно вывел меня из равновесия, и наступил тот решающий момент, когда я должна была выбирать: либо простить Кронского, продолжая вести тот аморальный образ жизни, который вела до Нового года, и разругаться с мамой и членами содружества, либо выскоблить из сердца все, что связано с великим детективщиком и жить в мире и согласии со всеми остальными. В случае повторного сближения с объектом моей любви нет никакой гарантии, что я снова не застану его с какой-нибудь особой в том же самом лифте и в той же самой недвусмысленной позе или вовсе через неделю-другую не надоем ему и он не захочет чего-то новенького (вернее, кого-то).
– Скалолазочка моя, ну нельзя так, – говорил он, икая в трубку. – Я погибаю из-за тебя. Я пью и не могу остановиться, потому что у меня горе – от меня ушла любимая и не хочет приходить обратно. Я или умру, или пропью весь талант. Ты меня губишь.
Он тяжело вздохнул, как могут вздыхать только очень пьяные люди, и снова икнул.
– Спаси меня, а? – жалостливо произнес он не то спрашивая, могу ли я его спасти, не то зовя на помощь. Я чувствовала, что Алексей действительно сам никак не может выйти из запоя, но мне нужно было принять решение.
И я его приняла.
– Хорошо, – сказала я, – слушай меня внимательно. Я приеду к тебе через час или два. Ты в состоянии открыть дверь?
– Да, да, конечно, моя «кукурузница»! – воскликнул Кронский, и мне показалось, что он даже немного протрезвел. – Я знал, что ты добрая, что ты любишь меня, что ты
– А ты не заснешь?
– Нет-нет, – уверенно сказал он. – Я буду ждать.
– Хорошо. Жди меня.
Я взяла первую попавшуюся рекламную газету, позвонила по объявлению «Алкоголизм. Врач на дом. Выводим из запоя» и вызвала ему на дом врача-нарколога. После я быстро оделась, выбежала из дома и отправилась на компьютерный рынок, где купила себе телефон с автоматическим определителем номера.
Он звонил мне все те две недели, пока я была в Москве, но я не брала трубку – таково было мое решение, которое я не собиралась менять.
Очень хотелось все же побыстрее переделать роман, и не только из-за того, что у меня появились некоторые финансовые затруднения, но еще и потому, что в моей голове созрел новый потрясающий сюжет – любовная история, история о нашем с Кронским коротком, бурном романе.
Так, на третий день бесполезной работы над текстом, выбившись из сил, от нечего делать я стала менять слова местами, потом заменила «он» на «она», а «она» на «он»; женский род на мужской и наоборот. Прочла, что получилось, и… Ай да Корытникова! Ай да… мамина дочь! Я знала, чувствовала в глубине души, что гениальна! Все было настолько просто и легко, а я потеряла уйму времени даром! И вместо:
«Впервые я увидел ее за столиком открытого летнего кафе на Арбате. Я, как обычно, возвращался вечером с работы, и вдруг она – прекрасная незнакомка в строгом синем костюме и шляпе с огромными полями» (ну и так далее).
исправленное начало стало таким:
«Впервые я увидела его за столиком открытого летнего кафе на Арбате. Я, как обычно, возвращалась вечером с работы, и вдруг он – прекрасный незнакомец в строгом синем костюме… (Естественно, пикантно отведенный пальчик и дамскую сигарету пришлось опустить.)
Он явно был старше меня. (Понятия «бальзаковский возраст» для мужчин не существует, поэтому пусть он годится ей в отцы.) Скажу даже больше, он годился мне в отцы, и у меня не было никаких шансов познакомиться с ним – он попросту не стал бы разговаривать с такой, как я, – я не слишком красива, и мне ведь всего 22 года.
Он приворожил меня тогда, в тот день, когда Арбат залился кроваво-молочным закатом, и я как слепая последовала за ним, словно за поводырем.
Так мы дошли до серого шестиэтажного дома…»
То есть теперь моей героиней стала Степанида, которая окончила автомеханический техникум, где в группе учились одни мальчишки. И так как она была не слишком хороша собой, однокурсники ее не жаловали. Этим и обуславливается ненависть героини к мужчинам, в особенности к ровесникам.
Одним словом, сюжет остался тем же самым, с той лишь разницей, что главная героиня – душегубка и убийца и что она влюбляется в мужчину намного старше себя. Следит за ним три недели кряду, узнает, что живет он (кстати, зовут его по аналогии с моей прежней героиней – Генрихом) вдвоем с сыном, сверстником Степаниды, омерзительным, на ее взгляд, парнем, который много о себе думает и полагает, что неотразим.