Самый бешеный роман
Шрифт:
Остаток дня я звонила то Икки, то Женьке, то Пульке и рассказывала в слезах о проведенном на улице Новом годе и о своем разбитом сердце. Анжеле я ничего рассказывать не стала, а просто поздравила ее с Новым годом.
Потом позвонила мама и, сказав, что отправила Николая Ивановича в магазин, принялась причитать:
– Я не знаю, не знаю, что мне делать! Он тащит меня в деревню! Но я не хочу! Не могу просто! Я бы на развод подала, но как же коты? Коты связали меня с этим человеком цепями по рукам и ногам. Ты пойми, я не имею права голоса! Он сразу
– Ты что, все ему рассказала?
– Не-ет, – возразила мама, – я лишь намекнула, что предпочла бы остаться в Москве, а он мне – подавай на развод, что это за жена, которая не при муже. А я ему – и подам.
– А он тебе? – затаив дыхание, спросила я.
– А он – забирай всех кошек и убирайся в свою квартиру, к Мане. Нет, ты представляешь!? С двадцатью-то кошками! Сам понабрал, чтобы привязать меня к себе, старый хрыч!
Нет, присутствие двадцати кошек в небольшой однокомнатной квартире я представить себе не могла даже в кошмарном сне. Где я тогда буду творить? В туалете, сидя на унитазе с ноутбуком на коленках?
Нечего сказать, год начался отвратительно – встретила его я на улице, на моих глазах мне изменил любимый человек, мой роман отвергнут, денег на жизнь оставалось совсем мало.
– Я аргументировала свое нежелание покидать столицу тем, что у меня тут, в конце концов, остается совершенно неустроенная дочь! А он мне – бери, говорит, ее с собой. Мань, а что, может действительно поедешь со мной? И мне там не будет так муторно.
– Мне надо работать, – отрезала я.
– Там будешь работать на втором этаже. Никто тебе не помешает. Хоть воздухом чистым подышишь, в баньке попаришься, побродим с тобой по лесу – снег настоящий увидишь. Ты не представляешь, какая там красота зимой! Это тебе не Москва: голубоватый снег, чистый – никто по нему не ступал – если только заяц пробежит, искрится на солнце, сизые ели вдалеке. А если пасмурно и идет снег, в непогоду укутаешься в теплый плед, сядешь у печки – и смотри себе, как потрескивают дрова… Сказка, а не жизнь. И отдохнешь. Чего бы тебе не поехать? Поехали, – мягко, нежным голосом уговаривала меня мама. А я-то думала-гадала, от кого у меня писательский дар! Оказывается, от нее. Ей бы книжки писать!
– Ничего сейчас не могу сказать, – заколебалась я.
– Ты подумай-подумай. Мы уезжаем в конце января.
Мама могла уговорить кого угодно, кроме, пожалуй, собственного мужа.
За ней следом позвонила Мисс Двойная Бесконечность и радостно крикнула мне в самое ухо:
– Куккаррекку! Куккаррекку! Куккаррекку! С Новым годом, деточка! Я тебя еще не поздравляла с Новым годом?
– Нет, еще не успела.
– Поздравляю. Включай телевизор, там сейчас такой чудесный концерт идет! Посмотри! – прокричала она.
Нет, наше содружество не развалилось, и то самое отчуждение, которое, как мне показалось, пролегло между нами в последнее время, – мнимое. Это я так увлеклась своими чувствами к Кронскому, что сама отстранилась от друзей. Они же, узнав о моей трагедии, приехали ко
Как только они переступили порог, сразу же принялись успокаивать и утешать меня.
– Нет, вы посмотрите, экий мерзавец! – вне себя от злости воскликнула Пулька. – Пригласить девушку на Новый год и приволочь какую-то бабу! Интересно, он что, хотел встретить Новый год втроем? А если бы ты не убежала и осталась? Как бы он вышел из положения? Как бы он объяснил свою выходку?
– Лично меня больше всего поражает, как он мог променять нашу Маню на такую страшенную, толстую, крашеную тетку. Это ж ужас! – застрекотала Икки.
– Учитывая то, на какие жертвы наша Машка шла ради него, не считаясь с собственными принципами и желаниями, – ввернул Женька.
– А на какие жертвы ты шла, а, Мань? – с любопытством спросила Анжела.
– Да так, – сказала я неопределенно.
– Как – так? – привязалась она.
– Ну, так, – промычала я.
– Это оттого, что ты в грех впала! – пророчески прошипела она. – Нельзя, не обвенчавшись с мужчиной, жить! Чему нас учит церковь? Так все– таки на какие жертвы-то ты пошла ради него?
Да… Знала бы наша праведница Поликуткина (в девичестве Огурцова), на какие именно жертвы я шла!
– Ой! На какие! Да стоит только связаться с мужиком, так идешь на одни жертвы! – сказала Пулька. – А если еще и влюбишься, так это вообще – туши свет. Поэтому, девочки, я никогда и не влюбляюсь. Кстати, Женька, где твои фильдеперсовые чулки, где платье, парик?
– Не до этого было, – хмуро ответил он.
– Да, ты права, Пульхерия, – с грустью подтвердила Анжела, тяжело вздыхая.
– У тебя-то что стряслось? – спросила я.
– Ой, и не спрашивайте! – вдруг всхлипнула она, и ее тучное тело затряслось от рыданий.
– А ну-ка, выкладывай, обвенчанная наша! – потребовала Икки.
– О-о-й! – взвыла Анжелка. – Вы не представляете, что происходит с моим Михаилом! Его как будто подменили. Как зверь стал! Даже руки распускает, ребенка лупит. Со мной или вообще не разговаривает, или кричит – спокойно говорить разучился. Я уж и к духовному отцу ходила. Он говорит – терпи и молись, больше тут ничем не поможешь. К пастору тоже ходила.
– Ну, а пастор твой что?
– Провел с ним беседу, но даже это не помогло. Бес в него вселился, точно вам говорю, – заключила она и зарыдала пуще прежнего.
– Успокойся, – сказала Пулька.
– Не могу-у…
– Я как гинеколог тебе говорю, прекрати реветь. В твоем положении нельзя нервы трепать, а то родишь невиданную зверушку. И вообще, мы приехали Маньку успокаивать, а не тебя!
Анжела захлюпала носом, пытаясь сдержать рыдания, но через мгновение опять завыла:
– Куда ж я с двумя детьми-то?! Что ж я делать-то буду? Как жить-то?!