Самый бешеный роман
Шрифт:
– Что я тебе говорила? – не сдавалась Пулька. – А ты мне – мол, плодитесь и размножайтесь! Никогда нельзя быть ни в ком уверенной, тем более в мужиках. А то «мой Михаил и по праздникам не пьет, мой Михаил идеальный человек»!
– Но он не пьет! – ревностно воскликнула Анжелка.
– Уж лучше б пил! Может, добрее бы стал, – не унималась Пулька.
– Тьфу на тебя! – в злости плюнула Анжела в сторону подруги и, тут же успокоившись, добавила: – Да не приведи господи!
– Ну правда, хватит вам! Мы сюда пришли Маню поддержать в трудную минуту, а
– Да не нужен ей твой чеховский персонаж! – снова перешла в наступление Пулька. – Она такому парню нравится! И симпатичный, и богатый – настоящий чеховский персонаж, ну чистый Нехлюдов! Так он ей ни к чему! Она на него и смотреть-то не хочет! Лучше бы с ним Новый год отметила, он ведь предлагал! Говорила я, общение с этим извращенцем до добра не доведет!
– Извращенцем?! Он – извращенец? – встрепенулась Анжелка.
– И зря тебя, Пулька, отец не порол за то, что ты ни одной художественной книжки не прочла! Нет, это ж надо – Нехлюдов у нее чеховский персонаж! Может, и Раскольников тоже? – возмутилась Икки, но, кажется, с одной целью – сменить тему об извращенце и отвлечь Анжелку.
– Раскольников? Про него, кажется, Горький в свое время писал, хотя это неважно, – отмахнулась Пуля.
– А что это за положительный во всех отношениях молодой человек? Уж не владелец ли автосалона? – поинтересовалась Икки.
– Именно. Тебе, Машка, надо с ним наладить контакт, повстречаться, приглядеться, – снова советовала Пулька.
– И выйти за него замуж, – вставила Анжела.
– Ты уже вышла, – вмешалась Икки.
– Не хочу я налаживать с ним контакт, встречаться, приглядываться и тем более выходить за него замуж, – упрямо ответила я им.
– Ты что, все еще Кронского любишь? – спросила Пуля, глядя на меня.
Я молчала. Врать не хотелось. К тому же я сама не знала – сама не могла разобраться в своих чувствах.
– Нет, вы только посмотрите, девочки, эта ненормальная после всего, что он с ней сотворил, еще не утратила к нему светлого, прекрасного чувства! Поразительно! Я не понимаю, что мы тут тогда делаем?! – злилась Пулька. – Скорее звони ему и зови в гости. Не сомневаюсь, что он прилетит к тебе на крыльях любви, потому что, наверное, уже осознал свою ошибку и то, что нигде такой дурочки, как ты, не найдет.
– Да что ты на нее накинулась! – вдруг прорезался Женькин голос. – Думаешь, так просто разлюбить человека? Так сразу, в один день!
– За подобные дела я бы вмиг разлюбила!
– Как ты можешь ручаться – ведь ты вообще еще ни разу в своей жизни не влюблялась! Лично мое мнение таково, – деловито продолжал Женька – казалось, он один из нашего содружества понимал меня. – Не нужно ей вот так сразу ни на кого бросаться, ей нужно прийти в себя, переболеть, забыть его, а потом она сама решит, нужен ли ей этот владелец автосалона или нет.
– Что ты называешь переболеть? Сидеть
– Придумал! Ей нужно куда-то уехать. Сменить обстановку, понимаете? Вы согласны со мной?
– По-моему, это неплохая идея, – поддержала Женьку Икки. – Только вот куда бы ей поехать?
– На путешествие денег у меня сейчас нет, – призналась я, – но мама зовет с собой в деревню. Причем очень настойчиво.
– Что это она? – спросила Пулька.
– Скрасить ее одиночество.
– Но она же едет-то не одна.
– Понимаете, у нее роман с охранником ювелирного магазина. Любовь какая-то совершенно неземная. Она вообще не хочет туда ехать. А Николай Иванович ни в какую не оставляет ее тут – кошками шантажирует.
– Тем более! Нужно поддержать маму в трудную минуту! Поезжай! – стоял на своем Женька.
– Что это ты ее так настойчиво выпроваживаешь? А как мы тут без нее будем? – спросила Пуля.
– Ты – эгоистка, а для нее поездка в деревню – единственный выход. Там она отключится, забудет красавчика Кронского, придет в себя и будет смотреть на мир совсем по-другому.
Эти Женькины слова – «красавчик Кронский» – полосонули меня, словно ножом по сердцу, и я снова испытала прилив нежности и любви к сочинителю детективов, вспомнив нашу первую встречу в редакции: как он уверенной походкой шел по коридору в белом костюме; его зачесанные назад светло-русые волосы, почти черные с изгибом брови, а в носу до сих пор стоял запах дорогой туалетной воды, которой он всегда пользовался. Как избавиться от этого наваждения?
– Пожалуй, Женя прав, – согласилась я. – Наверное, мне все-таки следует поехать в деревню и поддержать маму в трудную минуту. А за эти две недели заняться переделкой текста.
– Вообще, наши мамаши, кажется, сошли с ума, – вдруг заявила Икки. – Я прихожу первого числа домой, а у нас мужик какой-то сидит на кухне, чай пьет.
– Да ты что?! – удивилась я. – Значит, твои подозрения были не напрасны?
– Мать мне так ласково, знаете, говорит: «Проходи, Иккочка, с Новым годом тебя, Иккочка, садись, попей с нами чайку». И тишина. Он молчит. Мать, видно, хочет чего-то сказать, но к холодильнику все жмется. Ну, я тогда сама ей и говорю, мол, познакомь нас, мама. А она мне знаете что?
– Что? – хором спросили мы.
– Знакомься, Иккочка, – это твой отец Роблен Иванович Моторкин. Он, говорит, вернулся к нам.
– Ничего себе! – поразилась я.
– А где ж он был-то все это время? – вызывающе спросила Пулька.
– Скрывался от своей матери – рьяной коммунистки, то бишь от моей дражайшей бабушки, которая нарекла меня Исполнительным Комитетом Коммунистического Интернационала.
– Так она уж умерла давно, – недоумевала Пулька.
– И все это время отец с матерью тайно встречались, а тут решили, что скрывать дальше свои отношения они не в силах – у них, видите ли, вторая молодость началась, и они решили открыться родной дочери.