Самый кайф (сборник)
Шрифт:
Короче, пока я сплачивал ряды Джинсового движения, коллеги зарегистрировали Ассоциацию «Всемирный джинсовый фестиваль». В нее вошли АО «Транснациональный Джинсовый Конгресс», фирма Саши Михайлова «Федор» и еще, кажется, гуманитарный фонд «Свободная культура». Не помню почему, но весной девяносто третьего я оказался меньшевиком. За газетный волюнтаризм, что ли. Не помню! Меня унизили, предложив как бывшему спортсмену и мастеру этого самого спорта организовать фестивальные соревнования по городкам для жителей Сестрорецка.
Президентом Ассоциации стал Леня
Денег у Ассоциации пока что не было ни копейки.
Моя активность вызывала ревность. Леня Тихомиров надевал джинсовый костюм, причесывал бородку и бродил по Питеру. Он заходил в каждую попадавшуюся на пути фирму и доставал свои президентские полномочия – круглую печать и бланки. Денег ему не давали. Стул президента хрустел под Леней, но печать завораживала. Тут бы Тихомирову и карачун пришел, но вдруг преждевременно восстал Джордж, и в итоге мы с ним поменялись местами – он стал меньшевиком, а я вернулся к большевикам.
Джордж потребовал переименовать «Всемирный джинсовый фестиваль» в «Летние джинсовые игры», что подразумевало изменение уже подготовленного фестивального лейбла. То есть опять же потребовал диктаторских полномочий.
Андрей Тропилло давал деньги на второй номер газеты «Джинсовый Конгресс». И макет газеты уже был готов. Джордж потребовал что-то изменить, что-то из номера снять, что-то добавить. Теперь не помню пафоса требований. Помню исторический факт – газета так и не вышла. И еще помню, как мы сидим с Леней в театральном буфете и корим Гуницкого:
– Такой он сякой! Ведь это просто уже поздно! И зачем менять? Просто юридически! Ведь юридически – нельзя! – Так говорит Леня.
– Да! Джордж – он такой. Он хмури нагнать может! Но я не брошу. Мы упремся. Мы сделаем, в конце-то концов. Меня весь город знает, и я помогу. – Так говорю я.
– Да-да. Да-да. Да-да, – кивает Леня и сжимает крепче кулак, в котором зажата президентская печать.
Саша Михайлов же ничего не понимает.
– А программа фестиваля есть или нет? – спрашивает он Леню.
– Я ее тебе покажу в пятницу, – обещает президент.
Джордж мрачный фланирует где-то не дальше горизонта, а тем временем надвигается годовщина Рублевой акции и джинсовой идеи. Звоню Гуницкому и говорю правду:
– Что-то Леня совсем охерел. Ничего не ясно, что происходит.
– Теперь все накроется и пропадет, – соглашается Джордж. Мы так разговариваем, распаляемся, и в итоге беседы меньшевиком становится Леня Тихомиров-Ленин, а мы, Маркс и Энгельс, образуем большевистскую ячейку.
История Джинсового движения – это капля воды, атом, ген. Солнечная система и система Станиславского одновременно. В Джинсовом движении воплотились и в нем же разбились иллюзии моего
Я лежу сейчас на мягком матраце под крышей здания, построенного в семнадцатом веке при Луи XIII и Анне Австрийской. Лежу под крышей в прямом, а не в переносном смысле на улице Святого Луи, что находится на острове внутри города Парижа. На последний этаж ведет винтовая кривенькая лестница. По ней д’Артаньян бегал или Атос. За экзотику дерут с жильцов реальные деньги.
Вчера парижский пролетариат начал ремонтировать крышу. Я проснулся, открыл глаза и увидел в окне не милые изломы старинных крыш с рахитичными балкончиками и голубями, а круглую усатую рожу и глаза навыкате. Рожа заулыбалась, и я помахал пролетариату рукой.
– Салю! Са ва!
В итоге весь день над головой колотили и пилили. А ночью пошел дождь, и теперь мне через крышу капли падают прямо в лоб…
Капля, атом, ген, Солнечная система и система Станиславского одновременно…
В моем возрасте избыточные проявления чувств аномальны, но я честно могу заявить, что продолжаю любить нашу джинсовую затею и людей, с которыми ее затеял, – Джорджа и Леню. А ирония моя и жесткий иногда юморок – это все от чрезмерности характера, возрастное бормотание. Слова все это. И больше ничего.
А французский пролетариат защищают профсоюзы, которые не велят работать на крышах в дождь, и я, как представитель мелкой творческой буржуазии, буду тут лежать под каплями, пока небо не очистится. Я лежу тут словно в палатке, словно в походе. И вспоминаю, вспоминаю…
Годовщина Джинсового движения и Рублевой акции стала своеобразным апофеозом. На этот раз мы получили в местном исполкоме официальное разрешение, обязывающее нас убрать мусор. Леня-Ленин как меньшевик и человек с печатью придумывал что-то свое, а я-Энгельс да Джордж-Маркс пошли по проторенной дорожке популистских действий.
Случился пригожий майский денек, и с утра пораньше я отправился в контору «АнТроп», что находилась тогда напротив Московского вокзала. Андрей Тропилло, как водится, отсутствовал. Бухгалтерские девушки заявили, будто бы Торопила уехал на ликеро-водочный завод с ходатайством продать несколько ящиков сорокаградусной по отпускной цене для нужд городской культуры.
Воспользовавшись отсутствием хозяина, я набрал кучу виниловых пластинок; все тех же битлов и цеппелинов. Появился в бухгалтерии Джордж.
– Что же ты такой грустный, мой джинсовый друг? – удивился я. – Ведь на нашей улице сегодня праздник.
– Праздник! Вот тебе, бабушка, и Джинсовый юбилей! – проворчал Маркс в ответ.
Я его отчасти понимал. Идея Джинсового фестиваля родилась, еще только начинала ходить, а ее уже разрывали на части злые дядьки.
– А сколько нужно бутербродов? – спросила бухгалтерская блондинка.
– Что? – не понял я.
– Андрей Владимирович сказали, что к водке понадобятся бутерброды.