Самый медленный поезд
Шрифт:
Черненькая смотрит на него с удивлением.
– Сестренка?
– спрашивает она,
– Дочка, - твердо глядя ей в глаза, отвечает боец. Появляется с ворохом сена полная, добродушная женщина, едва не опоздавшая на поезд.
– Хоть на полу, да все к теплу поближе, - весело говорит она, сваливая ворох сена возле печурки.
– Что ж вы, тетя наша, - замечает одноглазый.
– Это как же тебя, милок, понять?
– А так, что вы всю оборону под самым жутким огнем обитались, а тут...
Другие
– Правда твоя!
– радостно говорит женщина.
– Только тебе-то откуда известно?
– Да вы же нас козьим молоком поили! Вас тетя Паша звать. Вы в землянке за литейной проживали.
– Верно! Ты, стало быть, с четвертой минометной. То-то и мне твоя личность будто приметная.
– Откуда же молоко бралось?
– с профессиональной заинтересованностью спрашивает корреспондент Сергеев. Он раскуривал самокрутку от печи.
– У тети Паши там коза была, - с улыбкой говорит одноглазый.
– Потому, верно, и не ушла, что козьим молоком нас поддерживала.
– Да будет тебе!
– отмахнулась тетя Паша - Какое с козы молоко!..
– И все это под огнем?!. Непонятно
– И мне, милый, непонятно, - отвечает тетя Паша, - а было...
– А куда девалась кормилица-то наша?
– Убило ее осколком.
Парень словно ищет козу в вагоне.
– Нет я уж теперь до конца посевной не вернусь, - видимо, отвечая кому-то из товарищей, говорит инструктор Афанасьев.
– Как это спокойно мы сейчас говорим "до конца посевной", - обращается к Афанасьеву корреспондент.
– А еще десять дней назад ну кто об этом мог думать?
– "Поле великой битвы вновь становится пахотой" - вот вам название для очередной статьи, - скрывая под шутливостью иное, серьезное чувство, говорит Афанасьев.
– Как вам нравится заголовок?
– Что же, неплохое название!
– улыбается корреспондент.
– Хорошо с вами, - замечает Сердюков, - а мне пора сходить.
– Он встает и застегивает плащ.
– Счастливого пути!
– отзывается Сердюков и идет к выходу.
– Тут вроде нет остановки, - говорит корреспондент.
– Иван Иванович, погодите!..
– Нельзя, брат, - оборачивается Сердюков.
– Люди ждут, КАДРЫ!.. подчеркивает он последнее слово.
Трое его товарищей подымаются и следом за ним выходят в тамбур.
Подобрав полы дождевика, Сердюков деловито и спокойно кидается с подножки в заглохший сумрак мартовского дня. С трудом удержавшись на ногах, он через рельсы шагает туда, где его ждут люди... Вечерний режим.
Бегут голые поля, хранящие на себе следы и знаки великой битвы: где зарывшийся носом в землю немецкий бомбовоз, где покрывшийся ржавчиной тяжелый танк, где разбитая повозка, или труп лошади; полнятся вешней водой огромные воронки.
У печки одноглазый
– А все же тебе повезло! Много ли с вашей четверки народу уцелело?
– Почитай, никого...
– Почти никого...
(Гнетущая тишина)
– Верно это, что одним глазом в глубину не видишь?
– вмешивается черненькая девушка.
– Враки! Вон, за окном водокачка, за ней дерево, дальше - лужа, а еще дальше - роща чернеет.
– Точно!
– радостно подтверждает черненькая.
И тут, лязгая буферами, тесня самого себя своим членистым телом, эшелон замедляет ход и останавливается возле развалин, бывших некогда станцией.
Среди развалин ржавеют куски железа, гильзы от снарядов и патронов, немецкие каски, жестяные коробки мин. Внезапно все это исчезает за вагонами и платформами встречного эшелона В окнах мелькают товарные вагоны, цистерны с горючим, платформы, груженные сельскохозяйственными и строительными машинами, грузовиками, кирпичом, бревнами, досками, песком.
– На поправку!
– счастливым голосом говорит тетя Паша - Такой город в первую очередь восстановят.
– И будет он самым красивым на свете!
– убежденно отзывается черненькая.
Эшелон прошел. Через рельсы в сопровождении бойца, который тащит баул и большой темный предмет, напоминающий футляр от аккордеона, спешит женщина в распахнутой котиковой жакетке, с крашеной золотистой головой.
– Видать, попутчицей будет, - замечает тетя Паша. Из окна видно, как козыряет боец, прощаясь с новой пассажиркой.
Но вот и она сама с шумом появляется в вагоне и сразу направляется к печке.
– Гражданочка, тут местов свободных нет!
– полушутя выкрикивает черненькая.
– Да будет тебе!
– останавливает ее тетя Паша - Они рядком со мной устроятся.
Но женщина, опустив на пол свои пожитки, с восторгом глядит на черненькую.
– Ой, до чего здорово вы сказали! Как настоящая кондукторша. Сразу вспомнилась Москва, трамвай, вечерняя толчея, огни!..
– А я и есть кондукторша, - смеется черненькая.
– Только не московская, а ленинградская... Таврическая!
– выкликает она высоким, пронзительным голосом.
– Литейный проспект!.. Пять углов!..
Подхватив игру, вновь прибывшая изображает "классического" пассажира:
– "Один до Финляндского!.. Чего толкаешься?.. Шляпу надел, поезжай в такси!.." Простите, это мы вспоминали прошлое.
Смех.
– А вы кто сами будете?
– интересуется черненькая.
Тряхнув золотистой, с проседью, головой и чуть распахнув жакет, под которым на шелковой кофточке посверкивает Красная Звезда, женщина отвечает немного вызывающе:
– Артистка!
– Знаменитая?
– с легкой ехидцей спрашивает черненькая.