Самый жаркий день лета
Шрифт:
— По моей вине, — резко выдохнула Лейла, спеша избавиться от страшного признания, перенося проблему на крепкие плечи мужа. Она торопливо рассказала про звонок Эндрю, про бегство к машине, про жуткую душегубку в салоне. На середине ее монолога Уилл отвернулся, зажал рот рукой и затрясся в беззвучных рыданиях.
Лейла глядела на него, осознавая свою беспомощность. Она предполагала, что супруг тяжело воспримет эту трагедию, но не знала, как именно. Глубокое горе от первого выкидыша, бессильная ярость от второго, удушающая апатия от третьего, стоическое принятие от четвертого, и последнего. Невозможно было смотреть на мужа в таком
— Ну почему?! — взвыл он, повернувшись лицом к стене. — Почему такое случилось с нами, с нашей семьей?
Подойдя к мужу, Лейла осторожно обняла его, прижалась лицом к спине. Он резко оттолкнул ее движением плеча, повернулся и закричал:
— Почему ты мне не позвонила? — Его горе обратилось в злость.
— Я бы не выдержала, Уилл. Мне надо было как-то пережить день.
— Но никто из вас мне не позвонил! Ни Эндрю, ни Ясмин! — Голос Уилла дрожал от возмущения. — Вы же знаете, как мне дорог Макс!
— Знаю, прости, — попросила Лейла. — Но я была в шоке, не думала ни о чем.
— И все же надо было мне позвонить.
— Пожалуйста, Уилл, не надо строить из себя жертву.
Он вспыхнул гневом, поглядев на супругу:
— Черт тебя дери, это удар ниже пояса!
Лейле пришлось замолчать, чтобы собраться с мыслями. Уилл был единственным человеком в мире, способным терпеть ее характер, и Лейла обычно следила за тем, что и как говорит. На самом деле она хотела донести до мужа мысль о том, что его горе остается вторичным, как бы горячо он ни любил Макса.
— Я не строю из себя жертву, — более спокойным тоном продолжил Уилл, откашлявшись. — Но, Лейла, Макс был единственным ребенком в моей жизни, которого я любил как своего.
Лейла глубоко вдохнула.
— Конечно, надо было тебе позвонить. Но дело не только в смерти Макса. — Она торопливо перечислила события вчерашнего вечера: ее задержание, долгий изматывающий допрос, официальное обвинение и выход под залог. — Суд состоится в декабре.
Уилл молча походил по кухне. Он молчал, но Лейла видела, как он напрягся всем телом, пытаясь совладать со своим горем, отодвинуть его в сторону, чтобы справиться с большей угрозой.
— Я сегодня ночую у тебя, — наконец заявил он. — Тебе сейчас нельзя оставаться одной.
— Спасибо, — прошептала Лейла, чувствуя, как упал груз с плеч. Она совершила, пожалуй, худшее преступление на свете, и тем не менее Уилл здесь, с ней; он наплевал на собственные чувства, чтобы поддержать ее. Муж обнял ее, и в этом жесте верности она увидела знак того, что им еще удастся возродить семью.
Ясмин вырезала из страницы «Вог» фотографию зеленых замшевых сапожек. Одним краешком картинка еще держалась за страницу, и Ясмин аккуратно оторвала ее, отчего на пятке сапога осталось маленькое белое пятнышко. Вырезку она положила на пол, рядом с десятком таких же, которые окружали ее, словно павлиньи перья. Порыв воздуха от открытой двери мог разметать их по всей комнате, но Ясмин не думала об этом. Узкая подсобка была ее личным пространством, она чувствовала себя здесь в безопасности, словно в толстом коконе. Конец комнаты занимала стиральная машина с висящей над ней гладильной доской, но остальное пространство она украсила по своему вкусу. Стену над доской закрывал ее любимый гигантский коллаж, ироничная ода материнству: огромная кричащая куча розовых кофточек, фиолетовых
Ясмин внимательно рассматривала коллаж в пустой надежде, что он разбудит в ней какие-то чувства — слезы, злобу, отчаяние? Что угодно, лишь бы оправиться от этой оглушающей контузии. Ужас от произошедшего будто поселился в желудке, высасывая из нее все силы. Ясмин представила, как она срывает картинку со стены в истерическом припадке, но даже одна мысль об этом отозвалась в ней усталостью.
С крипнула дверь за спиной. Обернувшись, она увидела в дверном проеме Эндрю. Лицо мужа было чернее тучи, а в глазах царила такая тоска, что он отвернулся, прежде чем заговорить.
— Ясмин. — Эндрю потер виски, будто избавляясь от головной боли. Не дождавшись реакции, он подошел к супруге и склонился над ней: — Твоя сестра написала. Она пыталась позвонить, но не дозвонилась. — Он забрал у Ясмин из рук ножницы. — Ее обвиняют в убийстве.
Ясмин в изумлении уставилась на него:
— Что?!
Эндрю положил ножницы на стол.
— Говорят, будто она специально оставила Макса в машине.
Ясмин внимательно посмотрела на мужа.
— Но это же безумие.
— Я знаю, но полицейские так решили.
Ясмин замолчала. Потом, стиснув зубы, резким движением сбросила все вырезки со стола.
— Да как они смеют!
Эндрю в недоумении смотрел на супругу.
Она закричала, не в силах сдержать странного ощущения несправедливости. Ясмин оплакивала своего ребенка и злилась на сестру. Ей нужна была возможность обвинить во всем Лейлу, но уголовное преследование вынуждало встать на ее сторону, проявить солидарность, когда Ясмин даже помыслить о таком не могла. Сначала ей нужно время для ненависти, и только потом можно прийти к прощению.
Эндрю обнял жену, но она оттолкнула его локтем.
— Мне необходима ненависть, Эндрю. Я не могу просто взять и простить Лейлу.
— Я понимаю, — пытался успокоить ее муж. — Это нормально.
Ясмин пылала от гнева. Она открыла рот, но вместо крика прошипела сорванным голосом:
— Я ненавижу ее, Эндрю. Я ее, черт подери, ненавижу.
— Все хорошо. Тебе можно ее ненавидеть.
— Она ничего не забывает, — зло и горько продолжала Ясмин. — Она не забывает ничего и никогда. Как она посмела забыть про Макса? — Она смяла глянцевую журнальную страницу в кулаке.
Эндрю крепко обнял жену.
— Не знаю, солнышко. — Он потерся подбородком о ее макушку. — Я… просто не понимаю.
Ясмин с усилием выбралась из его объятий.
— Они что, действительно считают, будто она оставила Макса специально?
Эндрю нерешительно ответил:
— Ей позвонили из офиса, она спешила. Возможно, хотела забежать на минутку и вернуться.
Ясмин переварила услышанное. У нее перед глазами встал извечный образ сестры: Лейла гладит платье для интервью, прижимая плечом к уху мобильный телефон, пока за спиной булькает кастрюля с макаронами. Она всегда старалась делать три дела одновременно, а когда необходимости напрягаться не было, считала, что тратит время впустую.