Сандро, не плачь!

Монакова Юлия

— Когда вы узнали?

— Через четыре года. Только через четыре года! Мне казалось, что мальчик просто слабенький. Он очень плохо набирал вес, быстро утомлялся, не мог бегать и играть со своими сверстниками — сразу начинал задыхаться, учащалось сердцебиение. В общем, однажды я просто схватила его в охапку и потащила на полное обследование… Тогда-то мне и озвучили приговор. С таким диагнозом долго не живут. Максимум — ещё пару лет…

Она нервно щёлкнула замком своей сумки и выудила оттуда пачку сигарет.

— Извини, но мне надо… могу я закурить?

Он молча приспустил стекло с её стороны.

Кетеван торопливо затянулась, закашлялась, отвернулась к окну, чтобы дым не шёл на Белецкого. Он тем

временем попытался позвонить домой, жене. Но она почему-то не брала трубку…

— Ну, а дальше начались мои отчаянные попытки вытянуть Мурада из этого кошмара, — продолжила Кетеван.

— Твои попытки? — он взглянул на неё искоса. — А твой драгоценный Аслан тут совсем ни при чём? Он не принимал в этом участия?

— Я же говорила тебе, — она горько усмехнулась, — он ударился в религию. Говорил, что Мурад и так поправится… “иншАллах”. То есть, если Бог даст… Он просто ежедневно молился за здоровье сына и искренне считал, что этого достаточно.

— Бред какой-то, — Белецкий поморщился. — И ты не пыталась его вразумить? Или ты тоже стала соблюдающей мусульманкой?

— Я не меняла веру, — тихо сказала Кетеван. — Но… ты многого не знаешь о нашей с ним жизни. Мне было очень непросто. Он… был против того, чтобы я работала. Ему никогда не нравилась выбранная мною актёрская профессия, о том, чтобы играть на сцене или сниматься в кино после свадьбы, не могло быть и речи. Но он не хотел даже того, чтобы я получила высшее образование по какой-нибудь другой специальности… Он старался контролировать каждый мог шаг. Не выпускал меня одну на улицу. Заставлял повязывать на голову платок, если мы выходили из дома. Запрещал даже просто разговаривать с другими мужчинами…

— Это то, о чём ты так горячо мечтала, Кети? — спросил он с непередаваемым выражением горечи, сожаления и вины, точно сам был в ответе за то, что с ней случилось. — Быть домохозяйкой, подчиняться ревнивому мужу-тирану, носить хиджаб и не иметь ни профессии, ни работы? В этом — твоё счастье? В беспрекословном повиновении любимому, обожаемому Аслану? Где же, чёрт возьми, ваша хвалёная грузинская гордость… Как твои родные допустили подобное?

— Я… никогда и никому не жаловалась, — отозвалась Кетеван. — Гордость или глупость, не знаю… Скорее всего, просто банальный стыд. Ведь все они непременно сказали бы: "А ведь мы тебя предупреждали! Мы тебе говорили!" Я долго скрывала от родителей, как мне живётся в Махачкале. Если дело касалось лишь меня, я ещё могла как-то стерпеть. В конце концов, действительно — сама виновата. Я была так слепо влюблена в него, что закрывала глаза на всё остальное. Но… когда встал вопрос о здоровье и жизни нашего ребёнка… я просто не могла больше молчать и скрывать. Мне нужна была поддержка близких. Аслан настолько наплевательски отнёсся к новости о страшном диагнозе, что я готова была его убить.

— А его родственники? Они тебя как-то поддержали?

— Смеёшься?.. Им было всё равно. Свекровь окончательно разочаровалась во мне, когда её внук родился таким "задохликом". Она всегда была очень прохладно настроена по отношению к Мураду. В общем, я обратилась к своей семье в Грузии… и они уговорили меня подать на развод, пока ребёнка окончательно не угробили таким равнодушием.

Кетеван слегка поморщилась.

— Это была чуть ли не война. Скандалы, слёзы, угрозы и истерики… К счастью, свекровь была только рада сложившейся ситуации — она и убедила Аслана, в конце концов, отпустить меня с миром. Ведь я в любом случае была его недостойна, по её мнению… А у неё уже была присмотрена другая невеста, и она торопилась как можно скорее устроить сыну новый брак — чтобы, пока не поздно, он мог порадовать её другими, здоровыми и крепкими, внуками… Вообще в Дагестане дети после развода родителей обычно остаются с отцом. Но здесь… никто не хотел взваливать на себя эту ответственность.

Кому это надо — возиться с больным ребёнком? Жить в постоянном стрессе, в вечном напряжении и страхе: не дай бог хотя бы лёгкая простуда или температура, слабое сердце не справляется даже с небольшими нагрузками, могут возникнуть осложнения, не говоря уж о…

— Можешь не объяснять, — заметил он вскользь. — После инфаркта врачи больше всего пугали меня именно вирусами… Даже заставили сделать прививку от гриппа.

— В общем, я просто забрала Мурада и уехала домой, в Грузию. Странно — я прожила в Махачкале больше двадцати лет, а "домом" она для меня так никогда и не стала…

Она покачала головой в такт собственным мыслям.

— Ну, а дальше… дальше началась беготня по врачам и больницам Тбилиси, поиск специалистов, консультации, попытки нащупать пути решения проблемы… Все сходились на том, что если сделать пластику аортального клапана — есть шанс выжить. Но это очень сложная, очень рискованная операция именно в нашей, конкретной, ситуации, её могут провести только высококлассные специалисты. Я перелопатила весь интернет и выяснила, что такие операции качественнее всего делают за границей, лучше в Германии или Израиле. В Грузии просто нет клиник подобного уровня и гарантий. Разве что в Москве… но только в какой-нибудь хорошей частной больнице, где будет больше шансов выжить.

— Операция дорогая? — спросил Белецкий.

— Ну, как сказать… не так дорого за спасение жизни ребёнка, — Кетеван усмехнулась. — Всего-то десять тысяч долларов за то, чтобы мой сын был здоров. Но ты не думай, — добавила она торопливо, — деньги у меня есть, я не собиралась просить их у тебя.

— Тогда что ты собиралась у меня просить? — поинтересовался он. Ну вот, кажется, они и подобрались к главной цели её визита.

Она выкинула сигарету за окно и опустила глаза.

— Изначально я вообще не хотела тебя впутывать в свои проблемы. Даже мысли такой не было. Мне всего лишь нужен был врач-кардиохирург — и не просто хороший, а самый лучший в Москве. Я не могла рисковать, доверившись специалисту средней руки. В конце концов, мне подсказали координаты одной частной привилегированной клиники…

В этот момент он уже начал догадываться, к чему она клонит.

— Так я и вышла на то закрытое заведение, в котором тебя оперировали год назад, — выдохнула Кетеван, по-прежнему не глядя ему в лицо.

Клиника кардиохирургии, где Белецкому было сделано аортокоронарное шунтирование, трепетно блюла свою репутацию. Попасть туда могли лишь избранные — политики, актёры, певцы и другие знаменитости. Пациентам после операции требовался абсолютный покой, и руководство клиники обеспечивало его в полной мере. Никаких ушлых журналистов, бесконечной череды посетителей и даже просто контактов с любопытными пациентами. Каждому предоставлялась индивидуальная палата, в которую был вхож только медперсонал и близкие родственники — из тех, кого пациент сам пожелает принять.

— Я позвонила туда и попыталась записаться, но… меня даже не выслушали до конца, — с горечью произнесла Кетеван. — Сказали, что у них всё распланировано на год вперёд и вообще мне лучше обратиться в другую клинику, более доступную. О том, что ты тоже оперировался именно там, я узнала совершенно случайно. От Анжелки… Она и вбила себе в голову, что ты непременно обязан составить мне протекцию в эту клинику. У тебя же должны были остаться какие-то связи, контакты со своим врачом…

— Связи и контакты, положим, остались, — медленно проговорил он. — Но… Кети, почему ты прямо не сказала мне, о чём хочешь попросить? К чему были все эти нелепые уловки, легенда о том, что ты приехала "развеяться" и посетить встречу выпускников? Зачем все эти, уж прости, тупые попытки соблазнения?!