Санька-умник
Шрифт:
А как эту самую геометрию узнать? Представьте себе, подходит ученик фельдшерско-акушерской школы с линеечкой к теперешнему советскому танку и начинает его обмерять… Далее попросит танк с разной скоростью погонять в разное время суток по разным направлениям — ему выяснить надо, куда там и как тени от выступающих частей танка падают. Причем, это не всё, много ему чего ещё знать надо перед тем как данную боевую машину начать раскрашивать.
Да его тут же, вместе с линеечкой, под микитки быстренько возьмут, он и пикнуть не успеет.
Адрес
Кто-кто, а Александр Аркадьевич много чего в своей памяти в начало двадцатого века из своего времени принес и всё это было аккуратно по полочкам разложено. Всего и нужно-то — руку протяни и возьми.
Идиотина безмозглая! Придурок!
Так в июне сорок первого клял и ругал себя Александр Аркадьевич. Как он раньше не додумался свои наработки в области камуфлирования Шванвичу отправить!
А вот не додумался…
Подобное с любым может случиться.
С вами — нет? Ну, понятненько…
Вот и выкраивал Санька Котов время между учебой и дежурствами в госпитале для подготовки письма Шванвичу. Излагал, как можно окраску военной техники поменять. За камуфляж бойца он у себя дома только-только взялся, в этом направлении ему ещё надо было много работать. А если вспомнить про военно-морской флот… Есть где в будущем разгуляться.
Осенью сорок первого в Ленинград Санька отправил несколько пакетов. Содержание в них было одинаковое. Отсылал он их с разных мест и с промежутками в неделю. Даже если какие-то и затеряются по причине военного времени, то хоть один да дойдет.
Кем Шванвичу были послания отправлены, он указывать не стал. Зачем? Не пришло ему ещё время явить себя. Да и мог он попасть за свои непонятно откуда появившиеся знания в такой оборот, что мама не горюй. Не хотел он в лягушку на препаровочном столике превратиться, совсем не хотел.
Да и у Шванвича отнимать приоритет по камуфлированию военной техники он считал некорректным. Воровство это получается. Александр Аркадьевич же от работ Шванвича отталкивался, Борис Николаевич основы заложил, а он только его научные изыскания продолжил. Так оно честнее будет.
Александр Аркадьевич ещё поработает в этом направлении и снова Шванвичу информацию отошлет. Правда, совсем скоро это труднее будет сделать. Ленинград-то в блокаду попадет, но почта СССР продолжит свою работу. Да, в Ленинград в следующем году писать и не надо — Шванвич из блокадного города будет вывезен. Где он будет продолжать свои исследования, лепидоптеролог тоже знал. В тех папках, что он в середине десятых годов двадцать первого века в свои руки получил, это опять же было указано.
Впрочем, загадывать наперед сейчас было трудно. Война в один момент
Глава 28
Глава 28 Начало работы в лагерном лазарете
На следующий день после прибытия в Медведково нас распределили по рабочим местам. Меня — в лазарет № 2 Севдвинлага. Он предназначался для заключенных, занятых на строительстве железной дороги от Котласа до Вельска.
Дорогу прокладывали по тайге. Как мне сказали, протяженность её должна составить почти триста километров.
Да уж, немаленькое строительство…
Что представлял из себя мой лазарет? Это были деревянные бараки. Два — для пациентов хирургического профиля, четыре — для терапевтического. В бараках стояли грубо сколоченные нары и всё, больше ничего не было.
Врачи в лазарете состояли из числа заключенных, прочий персонал — тоже. Одни мы, пятеро фельдшеров, если я правильно понял, были «вольнонаемные» — сами по своей воле в лагерь приехали.
Общались между собой, что пациенты, что медицинские работники лазарета, весьма своеобразно — «закосил пайку», «мостырка», «урка», «пахан»… Раньше я про такое только в книгах читал, а тут своими ушами услышал. Некоторые из слов мне были непонятны и это создавало определенные трудности.
Я был определен в хирургическое отделение к врачу Нарвусу.
Говорил он с явным восточным акцентом, но это — Бог с ним. Доктор Нарвус мне сразу не понравился. Был он… нехороший. Вот, нехороший и всё. Очень грубо относился к пациентам, таким же, как и он сам «лагерникам».
Его профессиональная компетенция внушала сомнения. Раны Нарвус обрабатывал как попало, где только его учили? Местной анестезией не пользовался, резал по живому. К нему на перевязки пациенты шли как в пыточную.
В Кирове врачи совсем другие были, а тут… Что-то с самого первого дня не внушила мне уважения лагерная медицина.
У Нарвуса в отделении я не проработал и недели. Пришел уже знакомый мне главный врач лазарета и сказал, что я перевожусь в другое место.
Что? Почему? Может, это последствия моего разговора с прокурором?
И ведь не спросишь…
Кто я тут… Работаю без году неделя, да ещё и на заметке у прокурора.
Как оказалось, мне повезло.
Нет, новое моё отделение — абсолютно такой же барак, ничем не отличающийся от предыдущего, но доктор здесь — другой, хороший.
Это тоже была хирургия и заведовал ею Рычков Иван Михайлович. Опять же заключенный, но уже не «политический» как Нарвус, а осужденный по «бытовой» статье.
Нет, к «политическим» у меня никакого предвзятого отношения не было, просто, как и везде, среди них были совершенно разные люди. Хорошие и плохие, добрые и злые, в этом я позже убедился. Тут всё от человека, а не от статьи зависело.
Иван Михайлович имел разрешение на «бесконвойное» передвижение по колониям лагеря, поэтому он часто выезжал в командировки.