Санькя
Шрифт:
– Что там Москва?
– спросил он наконец. Речь, конечно же, шла о партии.
Саша рассказал.
В поезде они улеглись на верхние полки, которые выпросили себе еще при покупке билетов. Белья себе, конечно, не взяли. И так замечательно. Негатив отвернулся и, кажется, задремал.
Саше не спалось. Он лежал с закрытыми глазами и думал - как любой человек, сам себя перебивая, перескакивая с одного на другое, вполне бестолковое.
"У Негатива нет отца. Матери его одной придется Позика поднимать…
А Позик сам себе голова.
И вообще, что ты, хоронишь, что
У тебя тоже отца нет. Но и Позика у тебя нет. Ни хера нет…
…Безотцовщина в поисках того, кому они нужны как сыновья. Мы - безотцовщина в поисках того, чему мы нужны как сыновья…
Врешь ты. Есть и с отцами "союзники". Но им не нужны отцы… Потому что - какие это отцы… Это не отцы. Поэтому не вру.
А матери?
А что матери? Они знают только то, что сыновья им нужны дома…"
"Если ты меня любишь - не мешай мне…" - сказал он матери когда-то. Но она мешала. И он перестал ей говорить что-либо, скрывал от нее почти все. Но она догадывалась, конечно.
"К маме я не съездил, черт. Надо было все-таки съездить. Что она там одна… Без отца.
А у Яны есть отец? Какая тебе, к черту, разница? Нет, интересно. Она же откуда-то из провинции. Вроде бы учиться поехала. И теперь вот… Ведь ее могут посадить. Как она не боится? Она же… тонкая. Откуда это вообще взялось в ней, эта страсть ходить строем, впереди строя, эти наши флаги, эта наша злоба…
Наша злоба так раздражает Безлетова.
Вы же принесли Россию в жертву вашим разочарованиям, Алексей…"
Саша начал разговаривать мысленно с Безлетовым, он часто так делал, если не мог заснуть, спорил с кем-то. Впрочем, не страстно. Даже во сне спорить было лень.
"Вы же принесли страну мою в жертву своим разочарованиям…
…Для вас Россия уже не имеет этнического смысла, не говоря о смысле пространственном… Вы обезумели, вы погрязли в своем "духовном опыте" - о нем лишь и говорите. Но первичны в вашем поведении все-таки не ваши искания, не ваше маловнятное понимание добра, которое вы так легко предаете, едва речь заходит об ином понимании бытия, - первично все-таки ваше разочарование, которое настигло вас не так давно и раздавило. Вы могли бы спастись от разочарования, честно посмотрев внутрь себя, по всем углам… Там много всякого сора… Но вы не умеете - честно. Вы умеете только амбициозно.
Быть может, русский человек вообще не склонен к покаянию… И наши мыслители не правы?
…И хорошо, что не склонен, а то бы его переломало всего. Но хотя бы к признанию собственной самой малой неправоты?"
"А ты?
А я ничего не хочу от Безлетова…"
Поезд мягко шумел, покачиваясь.
Саша задремал где-то под утро, когда припухшие пассажиры начали уже бродить к туалету и обратно, задевая Сашины ноги. Он пытался притянуть колени к животу, но не было места, чтобы свернуться так.
Негатив толкнул в плечо.
– Вставай, - сказал хмуро.
В бункере всегда было шумно и весело. Он был схож с интернатом для общественно-опасных детей, мастерской безумного художника
Здесь были девушки, в лицах которых невероятным образом сочетались брезгливость к окружающему миру и возвышенные чувства по отношению к тому же самому миру. Как ни странно, это было органично.
Девушки были или очень красивыми, или совсем некрасивыми.
Было много молодых людей, которые всевозможным образом выстригали волосы на голове - либо не оставляя растительности вообще, либо оставляя челку или ирокез, или даже странные бакенбарды над ушами. Впрочем, встречались совершенно неожиданные юноши с безупречными прическами, в отличных пиджаках, а еще: простые рабочие пацаны, с простыми лицами. Все они достаточно быстро обживались вместе и больше не удивляли друг друга ничем. Ни волосами, ни пиджаками, ни провинциальным говором. Саша знал многих, почти всех видел раньше, и его тоже ничто давно не коробило: он быстро понял, что почти все "союзнички" - ребята славные. В первую очередь тем, что легко подставляются под удар, под множество ударов, в конечном итоге - жертвуя собой, своими поломанными ребрами, отбитыми почками, пробитыми головами.
Они взялись держать ответ за всех - в то время, когда это стало дурным тоном: отвечать за кого-то помимо самого себя.
"Это лучшие люди на земле", - сказал Саша себе давным-давно и закрыл тему. Пытался, правда, как-то доказать это матери, но она не поверила. Войдя в бункер, он пожал нескольким знакомым руки, с кем-то обнялся. Негатив мрачно смотрел на обитателей бункера - его они, конечно, раздражали. Он бы предпочел, чтоб все "союзнички" ходили молча или, по крайней мере, не крича и не гогоча - в нормальной одежде, без этих проклепанных курток или черных костюмов, и чтоб не курили в помещении, и чтоб подмели пол и починили лавки… Он бы сам починил немедленно… Появился Костя Соловый - тот, что размахивал тогда цепью в центре Москвы, с жадными глазами, с ярким ртом, и в сопровождении красивой "союзницы" к тому же, которую он беззастенчиво гладил по ягодицам.
– Член партии обязан иметь как можно больше женщин, - объяснял он ей мягким и наглым голосом.
– Член партии обязан предлагать себя сначала лучшим женщинам. Член партии обязан домогаться всех женщин, потому что завтра он может быть убит на фронте. Если встречи члена партии с женщиной повторяются два и более раз, он должен избить ее. Идеально - одно избиение на каждые десять сношений. Член партии имеет право на убийство женщины, которая его не понимает и чего-то постоянно хочет от него.
Девушка смеялась. Соловый подмигнул Саше, прошел мимо, но в последний момент ловко подтолкнул девушку к Саше, продекламировав:
– Член партии обязан требовать от женщины развратных действий в отношении своих товарищей по партии.
– Дурак вообще!
– наигранно обиделась девушка на Солового, отстраняясь от Саши, - тот успел ощутить ее мягкое, податливое, нежное тело.
Из туалета, располагавшегося прямо напротив входной двери, вышел высокий парень со смешливыми глазами. Он вытирал сырые, видимо, только что вымытые руки о штаны.