Сара Бернар. Несокрушимый смех
Шрифт:
Я усердно работала над трагедией и комедией. Открыла для себя всего Расина, все, что я полюбила в литературе, и так как в монастыре я не слишком много читала, то прониклась пылкой страстью к различным писателям, которых, правда, так и не успела дочитать, ведь теперь я, увы, отделена от них этой толщей земли. Меня всегда сопровождала репутация легкомысленного человека, однако это не помешало мне читать, причем гораздо больше, чем иные, считавшиеся весьма просвещенными, особы. Я люблю книгу, люблю держать ее в руках, люблю мечтать о том, как я могла бы сыграть сцены из нее, люблю воображать ее финал и поведение героини. На самом деле когда я
Однако в ту пору я до этого еще не дошла. Напротив, была очень далека от подобного. Театральное искусство я освоила быстро, по наитию, а вот «играть» училась гораздо медленнее. Между тем, чтобы нравиться зрителям и нравиться автору, отвечать желанию одних и удовлетворять потребность другого, существует целая система. Сама того не ведая, я старалась познать ее. Мне помогло мое окружение.
В последующие дни на меня сыпались поздравления и комплименты, дурманившие мне голову; я к этому не привыкла, до тех пор я ощущала себя бременем, а теперь становилась надеждой.
Со всех сторон говорили, что мне повезло, вместо того чтобы считать это моей заслугой, и признаюсь, я разделяла такое мнение. Когда получают то, на что не надеялись и к чему не стремились, обычно говорят об удаче, но мне почему-то казалось, что это не все. Мне казалось, что кроме случайности, подкрепленной господином де Морни, в моем случае можно было говорить о совпадении этой случайности и способности, до тех пор у меня не открытой, что и послужило причиной такого успеха.
Оказалось, я была способна на… я могла… меня просили о… все заметили, что… Словом, меня начали принимать в расчет, я существовала в жизни нескольких особ – и не только в силу семейных связей или инстинктивной нежности.
Впереди у меня была целая жизнь: мне было семнадцать лет, и я самостоятельно могла строить эту жизнь. Мало того, я могла делать это, не прибегая к помощи какого-то старикашки, к попустительству или хитростям сугубо реалистическим. Возможно даже, я смогу жить и зарабатывать себе на жизнь благодаря вымыслу, дополненному всеми чарами благородства и таланта.
Вы скажете, что я немного поторопилась, ведь если я взволновала или удивила каких-то взрослых пресыщенных людей басней Лафонтена, это еще не доказывало наличия у меня театральных талантов. Я с Вами согласна! Но, в конце-то концов, мне было семнадцать лет. Да, да! Я была как в дурмане, тем более что мои успехи этим не ограничились. Вскоре выяснилось, что я не только способна что-то делать, но и могу прельстить кого-то: один из друзей моей семьи попросил моей руки.
Это был молодой богатый торговец кожами, человек приятный, но такой смуглый и такой черный, такой волосатый и бородатый, что вызывал у меня отвращение. Я отказала ему. Это стало причиной скандала, ибо мой «волосатый бородач» оказался еще и богатейшим человеком. «У него большие виды на будущее», – сообщил мне мой крестный… Я возразила, что у меня тоже есть виды, которые, на мой взгляд, сулят более приятное будущее.
Крестный рассмеялся мне в лицо, заявив, что я поступаю безответственно; он обрисовал мне замужество, удивительно походившее на торговую сделку. Однако у меня, хотя еще и очень молодой и очень наивной, были теперь кое-какие представления о чувственности. В консерватории я нашла себе новых друзей и… Короче говоря, я нравилась не только торговцам
Тогда крестный устроил мне сцену, в которой мы оба были задействованы и которая уже готовила меня к роли Маргариты Готье. Моя мать, жалобно объяснял он мне, располагает лишь небольшой рентой, оставленной моим отцом, но вскоре может лишиться и ее, ибо семейство отца терпеть не может мою мать. У нее не будет ни гроша, и тогда уже придется мне, благодаря моему «волосатому мужчине» (который не только должен получить наследство в два миллиона, но, кроме того, уже сейчас предоставлял в мое распоряжение триста тысяч), так вот, придется мне содержать мать и моих несчастных сестер.
На его беду, я тогда еще не читала «Даму с камелиями» и не знала ни всех прелестей предназначавшейся мне роли, ни ее жестокой глупости. Я уцепилась за свое отвращение с таким упорством, с каким редко держатся за какое-нибудь пристрастие. Я не представляла себя в этом дремучем волосатом лесу, пускай и денежном.
Крестный возмущался, взывал к моему здравому смыслу, считая его, однако, мертворожденным, взывал к моему сердцу, в которое не верил, взывал к будущему, к которому я не испытывала ни малейшего интереса. Словом, я отказала. Отказала, вопреки ласковому, молящему взгляду матери, вопреки атмосфере, в которую я окунулась вдруг, смутно ощущая себя почитаемой, словно золотой телец семейства, золотой телец комфорта и благополучия.
Это не изменило моего решения. Я отправилась к госпоже Герар, чтобы пожаловаться и убедить ее согласиться со мной, а на деле столкнулась там с моим воздыхателем, с моим женихом, с этим скорняком; в слезах он рассказывал «моей милочке» о своих сентиментальных горестях. Она деликатно вышла, оставив нас наедине. Мой торговец кожами заявил, что любит меня до безумия, что уже сейчас готов дать мне все, что я пожелаю, имея в виду финансы, и что он умрет, если я откажу ему.
Он говорил с жаром, и из-за слез его шерстяной покров был не слишком заметен. Признаюсь, я была в восторге – не из-за денег и обещаний, а потому, что со мной наконец говорили как в настоящей жизни (то есть, по моему разумению, как в романах).
В конечном счете, я, безусловно, отказалась от его предложения, и он, вопреки своим обещаниям, не умер. Напротив, он разбогател еще больше; с возрастом его шевелюра и волосы, его шерсть стали белыми с голубоватым отливом и потому вполне сносными. Слишком поздно!..
Но вернемся к театру.
Франсуаза Саган – Саре Бернар
Дорогая Сара Бернар,
Прежде чем вернуться к театру, согласна с Вами, предмету более серьезному, могу я задать Вам один, очень прямой вопрос?
Вы, конечно, знаете, что Ваша добрая подруга Мари Коломбье и печальная легенда приписывают Вам весьма жалкий темперамент, а это означает, что Ваш список побед – который, скажем так, не может не удивлять своим изобилием и разнообразием, – этот список легко объяснить отсутствием интереса или неудачей в отношении физической любви. Думаю, что такого рода удовольствия, как и все прочие, после шестидесяти лет, проведенных в могиле, должны Вам казаться пустыми, и все-таки не могли бы Вы поделиться со мной некоторыми Вашими впечатлениями или мыслями на сей счет?