Сатисфакция

Уленгов Юрий

Вход в собор — строго по спискам, через рамку металлодетектора. Вряд ли благородным дамам и господам из высшего сословия это понравилось, но все понимали, что такие меры приняты не на пустом месте.

Морозов — точнее, оба Морозова — в каком-то смысле шли ва-банк, и попросту не могли позволить себе ошибиться и не подстелить соломки.

Наступила моя очередь проходить через металлодетектор. Я выложил на тумбочку ключи от машины и телефон, одновременно нажимая на кнопку «Отправить», и шагнул сквозь рамку, стараясь не показать охватившего

меня напряжения.

Но нет, Корф сработал на «отлично»: сержант с шевроном Преображенского полка, стоящий у рамки, даже не заметил, как лампочка питания погасла ровно на секунду, достаточную, чтобы я прошел — и загорелась вновь. Кивнув гвардейцам, я забрал телефон и пошел к парадному входу, все так же глядя по сторонам.

Кажется, Морозов совсем наплевал на то, как все это выглядит, и врубил паранойю на все двести. По крайней мере, два броневика, стоящие прямо у входа, говорили именно об этом: видимо, старик твердо решил защитить свой главный актив во что бы то ни стало и предусмотрел абсолютно все, вплоть до силового нападения на церемонию.

Ну, по крайней мере, ему так казалось.

Вытянув практически невидимую ниточку гарнитуры из-под воротника, я вставил в ухо крохотную «капельку». Корф заморочился на славу, и сейчас у нас было оборудование, которому позавидовали бы даже некоторые спецслужбы.

Не чета беспроводной гарнитуре и голосовому чату, которые мы использовали в своей первой операции.

— Птичка в клетке, — прозвучало в наушнике голосом Корфа. — Все прошло идеально.

— Принял, — пробормотал я тихонько.

Что ж. Первая часть плана реализована. Осталось реализовать вторую. Которую назвать простой язык не поворачивался… Впрочем, какая теперь разница? Назад сдавать все равно уже поздно, так что надо просто довести дело до конца.

Я вошел внутрь собора и на секунду замер на пороге.

Величественное все же сооружение. И невероятно красивое. Меня сложно было назвать истово верующим и в прошлой жизни, и уж тем более в этой, но в Исаакие меня всегда охватывал некий трепет. Я скользнул взглядом по витражам под сводами, усмехнулся по понятному только мне одному поводу и двинулся дальше.

Внутри уже собралось немало народа. Ко мне тут же подлетел церемониймейстер, вежливо поздоровался и приказал кому-то из младших распорядителей отвести меня, куда положено.

Тут тоже все было тщательно распланировано, каждому гостю полагалось свое место за канатами вдоль красной ковровой дорожки, отведенное сообразно его статусу и положению в обществе. Мое внезапно оказалось прямо у прохода, метрах в десяти от алтаря.

Неплохо, неплохо… Кажется, акции Владимира Острогорского, несмотря на его многочисленные выходки, осуждаемые Морозовым, все еще держатся достаточно высоко. Это хорошо. Это мне подходит.

Зал постепенно заполнялся. Осматриваясь, я подмечал все больше знакомых лиц. По сути, здесь собрался весь высший свет Петербурга. Не попасть на венчание великой княжны — значит публично продемонстрировать

свою несостоятельность. Так что, полагаю, аристократия Петербурга, по той или иной причине не получившая именные открытки, из кожи вон лезла, чтобы попасть на церемонию.

Хоть тушкой, хоть чучелком. Например, гордо продефилировавшая на свое место баронесса Фогель явно задействовала все имеющиеся связи — вряд ли ее пригласили лично. А в условиях беспрецедентных мер безопасности, предпринятых Советом, это была воистину титаническая работа.

Невозмутимый Гагарин, прошедший к первому ряду перед алтарем с неизменной тросточкой под мышкой, кивнул мне, здороваясь, и я склонил голову в ответ. Его сиятельство, облаченный в угольно-черный костюм-тройку с галстуком, вел себя на красной ковровой дорожке с той же непосредственностью, что и в собственной библиотеке, кутаясь в домашний халат.

Мне бы его самообладание.

Я никогда не был особо впечатлительным, но сейчас юное тело одаривало меня таким котейлем гормонов, что удерживать на лице отстраненное или хотя бы спокойное выражение стоило немалых усилий.

Впрочем, Гагарину проще: он знает о том, что совсем скоро произойдет только в общих чертах. Я же эту операцию разрабатывал лично до мельчайшей деталей. А еще мне предстоит стать в ней одним из главных действующих лиц. И то, что первая часть операции прошла без сучка и задоринки отнюдь не означает, что дальше все не пойдет вразнос. Более того: помня о своем запредельном везении в последнее время, я был склонен полагать, что все сюрпризы еще впереди.

Наконец зал заполнился. Гвардейцы закрыли массивные створки, а через несколько секунд прозвучали трубы.

— Его сиятельство, князь Матвей Николаевич! — прогремел усиленный динамиками голос под сводами собора.

Что ж. Начинается.

Младший Морозов шел по ковровой дорожке спокойно и непринужденно, как будто на кухню собственного особняка. Кажется, он уже чувствовал себя хозяином. И не только здесь, но и во всем Петербурге… Да и во всей Империи, если уж на то пошло.

И, надо сказать, небезосновательно. Прекрасно сшитый дорогущий смокинг сидел на крепкой фигуре идеально, а небольшой рост его сиятельство с лихвой компенсировал мощью харизмы и обаяния, расточая налево и направо широкие белозубые улыбки и нисколько не морщась при вспышках фотокамер, неистово застрекотавших при его появлении. Не доходя до притвора, Морозов вдруг замер, потупив взор.

И тогда трубы грянули во второй раз.

— Ее высочество великая княжна Елизавета Александровна!

Конферансье немного переборщил с эмоциями, и мне показалось, что его сейчас разорвет от восторга. Невысокая фигурка в белоснежном платье шла медленно, слегка опустив голову. Лицо скрывала вуаль: настолько плотная, что черты было практически невозможно рассмотреть. В какой-то момент невеста вспомнила, что на нее сейчас смотрят сотни глаз, выпрямилась и приосанилась, горделиво расправив хрупкие плечи.