Савмак. Пенталогия
Шрифт:
Улыбнувшись в ответ, Мессапия сделала пригласительный взмах. Минний тотчас пересел на диван, сбросил с её ног барсовое покрывало и медленно потянул вверх подол хитона, оглаживая и покрывая поцелуями обнажавшуюся гладкую бело-розовую ляжку и бедро.
– Никак не могу разгадать, кто ты для меня - друг или враг?
– ласково ероша пальцами его волосы и косясь на него через плечо, спросила Мессапия.
– А это зависит от тебя, - тотчас ответил Минний, оторвав жадные уста от её аппетитной ляжки и осторожно запустив пальцы в открывшуюся ниже пухлую, мохнатую расщелину.
– В твоей власти сделать
Скосив глаза на бесшумно приоткрывшуюся за спиной вожделённо прильнувшего к её пышному заду Минния дверь, за которой всё это время стоял сотник Ситтак, готовый по первому её слову ринуться с обнажённым акинаком ей на выручку, Мессапия медленно поднесла палец к губам, затем, подняв руку, несколько раз взмахнула пальцами. Повинуясь её молчаливому приказу, сотник притворил дверь, с огорчением убедившись, что его защита царевне сегодня не понадобится.
11
Ламах очнулся от хмельного забытья, услышав донёсшиеся сквозь глухой гул прибоя в ушах и пульсирующую под черепом тупую боль девичьи шепотки.
– Ну, Кулия, давай, иди...
– А вдруг он уже проснулся?
Послышался лёгкий шорох шевельнувшегося в дверях полога, и на Ламаха, лежавшего на софе у боковой стены, упал свет горевшей в коридоре лампады.
– Да нет, спит как убитый... Иди смело.
– Я боюсь.
– Трусиха! Зачем тогда села с нами играть?
– Давайте я вместо неё пойду.
– Э нет, Хрисиона! Волчок указал на Кулию, она и должна идти.
– Он такой стра-ашный!
– Пустяки! Спящий он тебя не съест. Ну, давай, смелее, а то мы с тобой не будем больше играть.
Послышался обречённый вздох, и девочка, осторожно и медленно, боясь лишний раз вздохнуть, двинулась на цыпочках к софе, подталкиваемая в спину полными весёлого любопытства взглядами теснившихся в дверном проёме подружек.
Ламах лежал недвижимо на спине с закрытыми глазами, ожидая, что будет дальше, в чём состоит затеянная девочками (судя по тоненьким птичьим голосам, это были совсем ещё малышки) игра. Раскалывающаяся на части голова, противная сухость во рту и переполненный мочевой пузырь живо напомнили ему о вчерашней, затянувшейся до глубокой ночи, попойке с бывшими сослуживцами в одной из вместительных портовых харчевен. Ее хозяин Мамий, давний добрый знакомый Ламаха, радый вдруг свалившемуся на него посреди зимней спячки крупному заказу, сделал новому гинекономарху хорошую скидку на еду и вино; шлюхам же, слетевшимся в этот вечер в ксенон Мамия, как мухи на мёд, участники гулянки платили из своего кармана. Но откуда здесь эти малявки? Наверное, дочери Мамия.
Подойдя к изголовью (Ламах уловил нежный девичий аромат), девочка замерла в нерешительности.
– Ну же, целуй!
– послышался от двери требовательный шёпот.
Почувствовав робкое прикосновение к своей колючей скуле мягких девичьих губок, Ламах в тот же миг, резко вскинув свисавшую к полу левую руку, обхватил девочку выше колен за тонкие ножки, притянул к себе и открыл глаза.
– Ага! Попалась пташка!
– Ай, пусти, дяденька, пусти! Я больше не буду!
– испуганно умоляла с тотчас зазвеневшими в голосе слезами девочка, извиваясь в крепких объятиях Ламаха.
– Ну нет, красавица!
– сказал он.
– Ты оживила меня своим поцелуем, и теперь я обязан на тебе жениться.
– На мне ещё нельзя жениться! Я ещё маленькая!
– возразила девочка, перестав вырываться.
– Правда? И сколько же тебе лет? Я в темноте не вижу.
– Восемь.
– Ах восемь... Тогда тебе и правда ещё рановато целоваться с незнакомыми воинами. Как же ты тут оказалась?
– Мы с сёстрами играли в игру.
– Интересно. Какую?
– Ну, мы сели в кружок и крутили волчок, - пояснила девочка, ласкаемая лёгкими поглаживаниями шершавой ламаховой ладони по ляжкам.
– На кого волчок укажет, та должна прийти сюда и... и... поцеловать. И на этот раз волчок указал на меня.
– Ах, вот как!.. А что, до этого меня и другие целовали?
– Ну да! И Токона, и Сория, и Мелана!
– охотно выдала сестёр девочка.
– Отпусти меня, дяденька. Я больше не буду.
– Нет, красавица, - возразил Ламах, продолжая ласкать малышку, - не отпущу, пока ты ещё раз меня не поцелуешь. Ведь из всех сестёр только твой поцелуй исцелил меня. Значит, сам Аполлон Врач выбрал тебя мне в жёны. Выходит, мне всё же придётся на тебе жениться. Как, кстати, тебя зовут?
– Кулия.
– А меня Ламах. Не бойся меня, детка, несмотря на мой страшный нос, я добрый.
– А я и не боюсь!
– девочка, похоже, окончательно успокоилась и воспринимала его невинные ласки не без удовольствия, раздумывая, должно быть, как обзавидуются бросившие её здесь сёстры, когда узнают, что этот могучий воин решил на ней жениться.
– А ты не обманываешь меня? Ты такой большой - у тебя и правда нет жены?
– Нет. Пока я был воином, заводить жену, детей было не с руки. Ведь воин каждый день может погибнуть.
– А разве теперь ты не воин?
– удивилась девочка.
– На тебе военная форма и меч на поясе - я видела!
– Ну-у, теперь я воин городской стражи, это другое...
– А-а, так ты гинеконом, как мой папа!
– обрадовано воскликнула Кулия.
– Твой отец гинеконом?
– удивился Ламах.
– Уж не Болиск ли?
– осенило его.
– Нет, - засмеялась малышка, - мой папочка главный смотритель эргастула. Его зовут Олгасий.
– Вот это фокус!
– отпустив ноги девочки, Ламах скинул босые ноги с софы и сел, сжав ладонями всколыхнувшиеся резкой болью виски.
– Как я здесь оказался?
В этот момент чёрный полог сдвинулся к дверному косяку и в проёме высветился стройный женский силуэт. Мать, догадался Ламах, ослеплённый высоким, тонким, пульсирующим язычком светильника, который она держала в отставленной вправо руке. Кулия с проворством ласки нырнула за спину матери, воссоединившись с облепившими дверные косяки, с жадным любопытством глазея на гостя, сёстрами.