Савмак. Пенталогия
Шрифт:
Сделав улыбку чуть шире, Минний сел на табурет, не переставая ласкать восхищённо-восторженным взглядом тщательно подкрашенное к его приходу гладкое холёное лицо дочери Скилура. Они уже видели друг друга пару раз на теменосе и агоре во время выборной экклесии и на следующий день, но так близко, с глазу на глаз, оказались впервые.
– Твоя правда, благородная царевна, этот табурет гораздо удобнее, чем привычная мне скамья гребца.
– Поведай мне о своих злоключениях за морем, - попросила Мессапия, берясь на правах хозяйки за серебряный кувшин с вином.
– Я ведь любопытна, как всякая женщина.
Желая, чтобы с гостя скорее слетели скованность и осторожность,
– Пью за неувядаемую красоту прекрасной дочери царя Скилура, - взяв из унизанных перстнями мягких пальцев Мессапии канфар, возгласил Минний.
– По-моему, с того дня, как я впервые увидел тебя въезжающей в Херсонес пятнадцать лет назад, ты совсем не изменилась.
– Благодарю, - улыбнулась его лести Мессапия, которой, как и любой женщине, никогда не приедалось выслушивать похвалы своей неподражаемой красоте. С каждым выпитым глотком и с каждой произнесенной фразой Минний делался ей всё более симпатичен.
Отхлебнув за раз около трети, Минний уставился в свой затиснутый между ладонями канфар, словно пытался увидеть в кроваво-красном зеркале вина тот солнечный весенний день, когда весь город, отложив все дела и прервав все работы, высыпал на городскую стену и ведущие от главных ворот до формионова дома улицы, чтобы взглянуть на дочь могущественного царя скифов, отданную в жёны единственному сыну Формиона в качестве залога и гарантии недавно заключённого между Скифией и Херсонесом мира.
– Да, твой мудрый отец, надо отдать ему должное, расплатился тобой за отнятую у нас Равнину... И заодно запустил в Херсонес Троянского коня, - произнёс задумчиво Минний и слегка отхлебнул из канфара.
– Но тогда я, четырнадцатилетний подросток, не понимал этого и радовался вместе со всеми долгожданному окончанию войны... В тот день я, как и все мои товарищи и наставники, убежал из палестры встречать скифскую царевну. Лучшие места возле ворот были уже заняты, поэтому мы, подростки, высыпав за ворота, наперегонки взобрались на Девичью гору. Там сидя с друзьями на ограде святилища, вдоль которой шла дорога от Ктенунта, я и увидел тебя впервые... Помню, твой сверкающий золотом и самоцветами наряд и разукрашенная упряжь твоего великолепного серого в крупных яблоках коня...
– Кобылы, - улыбаясь приятным воспоминаниям, уточнила Мессапия.
– ... а главное - красота твоего изящного, отнюдь не варварского лица, в обрамлении дивных медно-золотых волос, с первого взгляда восхитила и пленила меня. Когда ты спешилась и в сопровождении будущего мужа и многочисленной формионовой родни вошла в ограду храма, чтобы принести жертву Артемиде Охотнице, восторгу нашему не было предела. Тогда мне посчастливилось увидеть тебя почти так же близко, как сейчас... Затем, когда вы вновь сели на коней и поехали к спуску с горы, мы слетели по крутому склону и вновь любовались тобой, стоя у края дороги, когда ты въезжала в город. Как я завидовал тогда молодому Стратону, который ехал с тобой бок о бок от самого Ктенунта, а вечером лёг с тобой на брачное ложе!
– Ну, на брачном ложе он, к моему несчастью, оказался слабым, - воспользовавшись тем, что Минний опять поднёс ко рту канфар, молвила Мессапия, сопроводив признание печальным вздохом. Вынув ноги из утеплённых белым заячьим мехом башмаков, она закинула их на диван и, поджав под себя, прикрыла барсовой шкурой, подложив под левый бок подушку.
Затем, благоразумно умолчав о своей любви к служанке Поликасте, Минний подробно и красочно рассказал, как отец отправил его
По восхищённому блеску в угольно-чёрных зрачках, которые не сводила с него Мессапия в продолжение рассказа, Минний видел, что сумел произвести на неё должное впечатление. Оставалось дождаться, что последует за этим... Во всяком случае, с первой минуты, как она вошла в комнату, Минний признался себе, что она всё ещё очень хороша, и он желает так же сильно, как тогда в юности. А тут ещё обильно выпитое обоими вино, разгорячив мысли и кровь, закружило головы и развязало языки, побуждая к откровенности.
– Должна признаться, твой рассказ впечатлил меня, - сказала с лёгкой улыбкой Мессапия, после того как Минний, допив остававшееся в канфаре вино, поставил канфар на столик и, взяв из вазы финик, медленно отправил его в рот, прожигая её глаза и губы алчущим взглядом.
– Клянусь змееногой праматерью, с тех пор, как в детстве отец рассказывал мне и сёстрам о своей юности и любви к роксоланской царевне Аттале, я не слышала ничего увлекательнее! Надо бы тебе как-нибудь повторить свой рассказ для моего сына.
– Что ж, я не против, - улыбнулся Минний, проглотив приторно-сладкую мякоть финика и положив возле ножки канфара острую продолговатую косточку, - но только, если ты взамен расскажешь мне историю твоего отца, раз она так увлекательна. Я ведь тоже очень любопытен, особенно до всего, что касается царей, цариц... и прекрасных царевен.
– Договорились!
– засмеялась царевна и потянулась одновременно с Миннием за фиником. Их руки словно бы невзначай соприкоснулись над мегарской вазой. Сжав легонько в ладони её ухватившие липкий медовый финик пальцы, Минний наклонился и, задержав на секунду взгляд на великолепных перстнях, коснулся жаркими губами её мягкой белой руки.
– Но ещё больше меня удивляет, - продолжила она после того как он отпустил её руку, - для чего ты с таким упорством пытаешься вовлечь свой город в войну со Скифией?
– Она откусила финик.
– В чём твоя цель?
Согнав с губ улыбку, несколько секунд Минний молчал, сосредоточенно ополаскивая пальцы в серебряной чаше с водой.
– Видишь ли, царевна...
– сказал он наконец, подняв серьёзно-задумчивый взгляд на устремлённые на него в ожидании ответа глаза.
– Мои десятилетние скитания по свету привели меня к убеждению, что единственная достойная цель для мужчины - это слава и власть. Для незначительных людей вроде меня, кому не посчастливилось явиться на свет в царском дворце, война - единственный способ достичь этой цели... Я уже говорил Формиону, что убеждён, что сумею разбить скифов, отвоевать Равнину и обеспечить херсонеситам достойную, безбедную жизнь. И недавнее поражение Палака на Боспоре лишь укрепило эту мою уверенность. А если я не прав и скифы победят, что ж, тогда Палак, наверное, сделает твоего сына басилевсом Херсонеса, а я заплачу за свою ошибку головой. Но это, по-моему, лучше, чем до конца своих дней прозябать, как большинство людей, в бедности и безвестности. Так что, дорогая царевна, по меньшей мере в том, чтобы довести дело до войны между Херсонесом и Скифией, полагаю, мы с тобой и твоим свёкром союзники. А если так, то почему бы нам не сделать наш союз ещё более тесным, а?
– улыбнувшись, подмигнул он собеседнице.