Савмак. Пенталогия
Шрифт:
Став чуть постарше, он принялся творить собственноручную расправу и над чем-либо не угодившими ему рабынями и рабами. Отец, мать и дед жестокие развлечения юного Стратона не пресекали и даже восторгались настоящим властным "царским" норовом, передавшимся ему с кровью деда Скилура: таким и должно быть будущему правителю Херсонеса - строптивых, как дикие степные кони-тарпаны, херсонеситов можно держать в повиновении только по-настоящему сильной и безжалостной рукой! Лишь рукоприкладство в отношении раба-учителя было царевичу строго-настрого запрещено. Более того - по жалобам учителя на его непослушание и леность в учёбе, Стратона лишали любимых сладостей и возможности погонять лошадей. Впрочем, после смерти отца, случившейся,
Заприметив, что Сократ (так звали учителя) неравнодушен к одной из рабынь - черноволосой колхидянке Медее, Стратон, после того как был в очередной раз наказан по жалобе не в меру усердного наставника, призвал эту самую Медею в комнату, где они занимались. Приказав ей встать на "четыре ноги", он заголил ей зад и, сев ей на спину, жестоко высек на глазах у учителя за какую-то придуманную вину, после чего предложил Сократу сделку: тот не будет больше на него жаловаться, а за это Стратон позволит ему в отведённые для занятий часы забавляться с этой или любой другой рабыней. Разумеется, предложение было принято, и с этого дня 30-летний Сократ стал наставником будущего херсонесского басилевса не только в скучных школярских науках, но и в самой важной и восхитительной науке любовных наслаждений, не уставая расхваливать перед Мессапией и Формионом высокий ум, блистательные способности и успехи в учёбе своего подопечного. Впрочем, Стратон обладал цепкой памятью, и когда учителю удавалось увлечь его своими рассказами, без труда впитывал многотрудные эллинские премудрости, так что Сократ не так уж сильно грешил против истины.
Проводив свёкра и сына в Старый Херсонес, Мессапия неожиданно зашла в комнатку учителя Сократа, получившего внеочередной день отдыха. То, какого рода уроками он занимается со Стратоном помимо школьных наук, разумеется, не было для неё тайной. Иногда, в отсутствие свёкра и сына, она и сама брала уроки у красивого молодого учителя, испытывая, насколько он сведущ в науке наслаждений. Но в этот раз у неё были насчёт него другие планы. Мессапия велела Сократу немедля отправиться в город, разыскать там Минния, сказать ему без чужих ушей, что она желает говорить с ним, и через дальний вход привести его в комнаты Стратона.
– Если уговоришь его прийти, позволю тебе сегодня весь день заниматься с Медеей, - сказала она, сжимая сквозь хитон взметнувшийся "рог" учителя.
Как только она изволила разжать ладонь, Сократ, приложив руку к сердцу, молча поклонился и выскользнул за завешенную тёмно-зелёной тканью дверь. "Заодно проверим, насколько этот Минний смел", - подумала Мессапия, выходя вслед за Сократом из его чулана.
Сократ не подвёл госпожу: не прошло и получаса, как дежурившая в андроне Медея, взбежав наверх, доложила, что её повеление исполнено - гость прибыл.
После короткого разговора на агоре с Сократом (его имя, как и то, что он собственность Стратона Младшего, он прочёл на опоясывающем его шею медном кольце) Минний отослал Лага домой, велев сообщить Гераклиду, где его искать, только если он не даст о себе знать до наступления темноты.
– Тогда будет уже поздно, - буркнул в нос Лаг в попытке образумить хозяина.
– Боги благоволят смелым, - с тронувшей губы улыбкой ответил Минний, которому посланец Мессапии, завлекая, шепнул, что старый и молодой господин только что уехали в Старый Херсонес и госпожа сейчас дома одна.
– Думаю, всё будет хорошо.
Двое скифов, охранявших изнутри входную калитку соседнего с формионовым дома, бесцеремонно ощупали одежду, пояс, скифики и даже фетровый петас Минния в поисках скрытого оружия. Велев оставить посох и охранников-фракийцев в каморке привратника, они дозволили Сократу препроводить гостя, как и было велено, в доставшиеся Стратону Младшему
Пока ждали хозяйку, Минний с любопытством оглядел комнату. Почти весь пол её покрывала огромная, лохматая черно-бурая шкура зубра; только возле стен, под ножками мебели, виднелся выложенный диагональными полосами из тёмных дубовых и светлых еловых квадратов паркет. Справа под окном стоял мраморный трапезофор с замысловато выточенной ножкой, на котором, над украшенной зубчатой короной головой бронзовой гарпии, мелко трепетал в колеблющемся воздухе бледно-жёлтый огненный лепесток, отсвечивая на пухлых розовых телах и золотых крылышках Эрота и Психеи, соединившихся в нежном поцелуе на закрытых ставнях. По бокам трапезофора стояли два невысоких квадратных табурета с мягкими полосатыми седалищами на изогнутых вишнёво-красных ножках, на один из которых по приглашению раба уселся гость. Углы противоположной стены занимали два высоких резных ларя с покатыми крышками, между которыми помещался обтянутый серебристой замшей диван, с разложенной на мягкой горбатой спинке и широком сидении пятнистой барсовой шкурой и двумя расшитыми красными конями по чёрному фону продолговатыми подушками возле боковых закруглений. Перед диваном стоял отделанный серебром и перламутром прямоугольный обеденный столик.
Наконец, пропитанная облаком заморских благовоний, в комнату вошла Мессапия. Подхватившись с табурета, Минний приложил ладонь к сердцу и молча, с достоинством, поклонился, не сводя с остановившейся у порога женщины внимательного настороженного взгляда. Мессапия была в окаймлённом золотыми аканфами бирюзовом шерстяном хитоне, ниспадавшем широкими складками до расшитых цветным бисером зелёных замшевых башмачков. Выглядывавшие из широких рукавов запястья охватывали золотые скифские браслеты с рельефными контурами пантер и грифонов с изумрудными и сапфировыми глазами. В ушах её, по краям широких скул, продолговатыми каплями висели оправленные в золото кроваво-красные рубины, короткую полную шею увивали три нитки разноцветных египетских стеклянных бус, а над челом возвышалась небольшая золотая фигурка пышногрудой прародительницы скифов, две змеевидные ноги которой сужающимся к затылку золотым обручем удерживали на голове ниспадающую на плечи голубую накидку.
– Так вот ты какой, Минний, наделавший своим появлением столько шума в нашем тихом, мирном Херсонесе!
– произнесла с улыбкой Мессапия, с неприкрытым любопытством разглядывая гостя.
– Давно хотела с тобой познакомиться.
Из-за её спины в комнату бесшумно проскользнула чернокудрая рабыня-колхка, неся в поднятых к высокой груди руках огороженный по краю чеканной гирляндой овальный серебряный поднос с двумя кувшинами, парой украшенных самоцветами длинноногих электровых канфаров, кружевной мегарской вазой с финиками и фигами - любимым лакомством живущих в этих скудных полнощных краях эллинских женщин и детей, и серебряной чашей с водой для ополаскивания пальцев. После того как рабыня, согнув гибкую спину, осторожно опустила свою ношу на столик возле дивана, а Сократ перенёс к столику один из табуретов, оба они по мановению руки хозяйки, поклонившись, поспешно выскользнули из комнаты.
– Твой раб сказал, что ты хотела меня видеть?
– заговорил Минний, подняв глаза с распирающей хитон пышной женской груди на лицо хозяйки дома.
Усевшись на свисающую длинным хвостом и задними лапами с дивана пятнистую шкуру, Мессапия жестом пригласила Минния сесть на стоящий напротив табурет.
– Конечно, это женщине место на табурете, но я как-никак дочь царя, а тебе, как бывшему рабу, думаю, не привыкать сидеть и на более жёстких скамьях, - не удержалась она от укола, начав словесный поединок.