Сцены из жизни богемы
Шрифт:
Благодаря целой цепи счастливых случайностей, о которых было бы слишком долго рассказывать, философу удалось решить эту задачу. Не прошло и двух дней, как он разузнал адрес Родольфа и явился к нему в шесть часов утра.
Родольф тогда жил в меблированных комнатах на тихой улице в предместье Сен-Жермен и занимал номер на пятом этаже, ибо шестого вообще не было. Когда Коллин подошел к двери Родольфа, ключа в ней не оказалось. Он стучал добрых минут десять, но изнутри никто не откликался: зато на стук явился швейцар и попросил Коллина прекратить шум.
— Неужели
— Вот я его и бужу, — ответил Коллин, продолжая стучать.
— Значит, он не желает отзываться, — возразил швейцар, ставя у двери Родольфа начищенные лакированные башмаки и дамские туфельки.
— Постойте! — воскликнул Коллин, уставившись на Разнополую обувь. — Новые лакированные башмаки! Видно, я ошибся дверью, мне не сюда.
— Да вы скажите — кого вам надобно? — спросил швейцар.
— Женские туфельки! — удивился Коллин, вспоминая о строгих нравах приятеля. — Не иначе, как ошибся. Тут живет не Родольф.
— Простите, сударь, он живет именно здесь.
— В таком случае, почтенный, выходит, что ошибаетесь вы, а не я.
— А почему, позвольте спросить?
— Конечно, ошибаетесь, — заключил Коллин, указывая на лакированные башмаки. — Это что такое?
— Это башмаки господина Родольфа. Что же тут удивительного?
— А это что? — Коллин, указывая на туфельки. — Скажите, это тоже его обувь?
— А это его дамы, — ответил швейцар.
— Его дамы? — пораженный Коллин. — Ах, сластолюбец! Так вот почему он не откликается!
— Что ж, его воля, — заметил швейцар. — Скажите, что передать господину Родольфу, я передам.
— Нет, не надо, — возразил Коллин. — Теперь я знаю, где он обретается, приду еще раз.
И он немедленно отправился к друзьям сообщить эту потрясающую новость.
Лакированные штиблеты Родольфа большинство отнесло на счет богатого воображения Коллина, а его любовницу богемцы единодушно объявили фикцией.
Однако фикция на проверку оказалась правдой. Ибо в тот же вечер Марсель получил пригласительное письмо, адресованное всем приятелям. Содержание его было таково:
«Господин Родольф с супругой, литераторы, имеют честь просить вас пожаловать к ним на обед завтра, ровно в пять часов вечера.
N. В. Тарелки имеются».
— Господа, новость подтверждается, — воскликнул Марсель, показывая друзьям письмо. — У Родольфа действительно появилась любовница. Больше того — он приглашает нас на обед, а в приписке говорится, что посуда обеспечена. Признаюсь, это утверждение представляется мне гиперболой. Однако посмотрим.
На другой день, в назначенное время, Марсель, Гюстав Коллин и Александр Шонар, голодные как в последний день поста, явились к Родольфу и застали его за развлечением — он играл с рыжим котенком, в то время как миловидная молодая женщина накрывала на стол.
— Господа, — сказал Родольф, пожимая руки товарищам, — позвольте представить вам царицу этих мест.
— И твоего сердца! — воскликнул
— Мими, я хочу представить тебе своих закадычных друзей, — сказал Родольф. — А затем займись супом.
— Сударыня, вы свежи, как полевой цветок, — воскликнул Александр Шонар, здороваясь с Мими.
Удостоверившись, что на столе действительно стоят тарелки, Шонар осведомился, что именно будет подано к обеду. Его разбирало такое любопытство, что он даже заглянул в кастрюли, где варился обед. Обнаруженный там омар произвел на него ошеломляющее впечатление.
А Коллин поспешил отвести Родольфа в сторону и спросил, как обстоит дело со статьей.
— Дорогой мой, она в наборе. «Касторовая шляпа» выйдет в четверг. У нас недостает слов описать радость философа. Простите, господа, что я так долго не давал о себе знать, — сказал Родольф, — но я переживал медовый месяц.
И он рассказал друзьям историю своей женитьбы на прелестном существе, принесшем ему в качестве приданого свои восемнадцать лет и шесть месяцев, две фарфоровые чашки и рыжего котенка, которого тоже звали Мими.
— Итак, господа, отпразднуем наше новоселье! — воскликнул Родольф. — Считаю долгом предупредить, обед будет самый мещанский. Трюфели придется заменить непринужденным весельем.
И действительно, за столом царило веселье, и гости нашли, что предложенный им «скромный» обед не лишен известной изысканности. И то сказать, Родольф не поскупился. Коллин обратил внимание, что тарелки то и дело меняют, и во всеуслышанье заявил, что мадемуазель Мими вполне достойна той лазоревой ленты, какая украшает грудь цариц кулинарии. Но слова эти прозвучали для молодой женщины как санскрит, и Родольф перевел их на общепонятный язык, сказав, что из нее выйдет отличная повариха.
Появление омара вызвало всеобщий восторг. Сославшись на свои занятия естественной историей, Шонар попросил, чтобы разрезать омара предоставили ему. По этому случаю он даже сломал нож и отхватил себе самый большой кусок, чем вызвал негодование сотрапезников. Но Шонар не отличался болезненным самолюбием, особенно когда речь шла об омаре, и без всякого стеснения отложил в сторону оставшуюся после раздела порцию, пояснив, что этот кусок послужит ему моделью для натюрморта, который он собирается писать.
Снисходительные друзья сделали вид, будто верят этой басне, порожденной необузданным чревоугодием.
Что до Коллина, то он решил приналечь на десерт и даже имел жестокость отказаться от обмена, предложенного Шонаром, который обещал угостить философа в Версальской оранжерее, если тот уступит ему свой кусок ромовой бабы.
Разговор становился все оживленнее. На смену трем бутылкам с красной головкой явились три зеленоголовых, а вскоре появился сосуд, увенчанный серебряной каской, доказывавшей, что он принадлежит к шампанскому королевскому батальону, то было общедоступное шампанское из Сент-Уэнских виноградников, которое продавалось в Париже по два франка за бутылку, — ввиду распродажи, как уверял торговец.