Счастье для Хулигана
Шрифт:
— Ты сильная, малышка. Я верю в тебя.
— Спасибо.
Поднимаясь на ноги, прижимаюсь своими губами к его в коротком поцелуе. Если я умру сегодня, то с его вкусом на губах.
— Какого хрена ты делаешь?
В затылок упирается ледяной металл пистолета. Бирюзовые глаза округлятся в ужасе, мои же закрываются.
— Я пообещал, что полиция оставит вас в покое, если она поцелует меня.
— Я тебе не верю.
Раздаётся щелчок затвора. У меня сдают нервы. Я больше не могу держаться. Как на батуте, подпрыгиваю вверх, закрывая
— Не надо, Диана.
— Если это наши последние секунды, я не собираюсь их тратить впустую.
— Ах ты, брехливая шлюха! — визжит Муров, вцепляясь мне в волосы, чтобы оторвать от Егора, но я с нечеловеческой силой хватаюсь за его плечи и приникаю ко рту. Если умирать, то только так. — Тогда сдохнете вместе.
— Вместе…
— Не надо, родная. Умоляю, спасись. Твою мать, Ди. Живи. — срываясь на всхлипы, бомбит Егор.
— Без тебя не смогу. Поцелуй меня. Поцелуй же.
В затылок дышит смерть, но мне не страшно. Отдаюсь последнему поцелую. С такой жадностью поглощаю его дыхание, что внутри ничего не остаётся. Всего секунды, растягивающиеся на вечность, а потом раздаётся выстрел.
Глава 40
Конец всегда становится началом чего-то нового
Если бы руки не были связаны, то я бы сломал Дикарке все кости, сжав в объятиях, но могу только податься вперёд торсом и соприкоснуться с ней по всем точкам. Она такая красивая. Неземная. Если нам не суждено пожениться при жизни, то соединимся в смерти. Если мы умрём сегодня, то она права. Только вместе. Ни один из нас не сможет жить без второй половины.
Плотно сжав веки, не думаю ни о чём. Только о сладких губах Аномальной. Умру с её вкусом на рецепторах и ароматом в лёгких.
Гремит выстрел. Мы обоюдно вздрагиваем. Её ногти сдирают кожу на плечах. Губы всё так же сплетены. Чувствую в ротовой полости вкус крови, но понимаю, что ещё жив, а это значит, что….
— Нееет! — ору, распахивая глаза, чтобы увидеть её лицо.
Я, блядь, ни дышать, ни говорить не могу. Глаза застилает, видимость смазывает. Ускоренно моргаю, на самом деле чертовски боясь настраивать чёткость. Если я жив, то Ди закрыла меня собой.
— Диана… — выбиваю скрипящим сипом.
— Егор… — дрожащим шёпотом откликается Дикарка.
— Как?
Раздаётся ещё один выстрел. А потом ещё и ещё.
Дианка, путаясь в платье, подскакивает на ноги и, сжав в ладони осколок стекла, заходит мне за спину, чтобы разрезать пластиковую стяжку, связывающую запястья. Едва руки оказываются свободны, подрываюсь с места, хватаю Ди и затягиваю за ближайшую бетонную колонну. Высунув из-за угла голову, наконец, могу понять, что происходит. Самойлов и этот псих ведут перестрелку из разных концов ангара.
Убеждаюсь, что нас с этого ракурса не видно, и шальная пуля случайно не заденет, и только после этого смотрю на перепуганную до чёртиков Дианку. Она так трясётся, что слышу, как стучат её зубы и колошматится сердце.
Прижавшись спиной к колонне, закрываю Ди от опасности, крепко сжав плечи. Невозможно сильно притискиваю к груди, сам задыхаясь напряжением, заполонившим душное, сырое помещение. Дианка утыкается лицом в шею, заливая кожу слезами. Затяжными движениями вожу ладонями по её спине, сам не зная, чего этим добиваюсь. В тот момент, когда раздался выстрел, я был готов умереть, но только не потерять её. Облегчение то ли не наступило, то ли я просто не могу сейчас его вкусить.
— Всё хорошо, родная. Скоро всё закончится. Ты умничка. Ты выиграла достаточно времени, чтобы дождаться подмоги. Ты молодец, Ди. Молодец. — шепчу без конца, пытаясь хоть немного успокоить её, да и самому в это поверить.
Перед глазами так явственно стоит кадр, когда она целовала маньяка, чтобы спасти меня, что в груди снова и снова разгораются очаги боли, ненависти, отвращения и желания прикончить его собственными руками. Последнее сильнее всего. Практически неконтролируемо. Даже не смотря на то, как раскалывается пробитая голова, умудряюсь сохранять рассудок и не делать резких движений. Звуки выстрелов не стихают. Попавшие в бетон или арматуры пули оглушают. Ди подпрыгивает на каждом выстреле и норовит сбежать.
— Успокойся, малышка. Я знаю, как тебе страшно. Ты долго держалась, но сейчас нам ничего не грозит. Теперь всё наладится.
— Кро-овь… — воет она, переводя взгляд то на меня, то на глубокий порез на своей ладони, оставленный стеклом, то на измазанное и заляпанное алой плазмой белоснежное платье. — Та-а-ак много крови-и-и… Почему та-ак мно-ого?
С каждой минутой её трусит всё сильнее. Ещё немного и случится истерика, а этого допускать нельзя.
Сгребаю ладонями её лицо, вынуждая смотреть в глаза.
— Это всё мелочи. Её не так много, как кажется. Самое страшное уже позади. Не впадай сейчас в истерику. Постарайся продержаться ещё немного. Давай, малышка, я знаю, что ты сможешь. Глубоко вдохни. Давай, Ди, дыши.
— Не-е мо-о-гу-у-у…
Она, блядь, начинает захлёбываться рыданиями. Ревёт так, что задыхается. Её всхлипы эхом разносятся по зданию. С силой жму к себе, позволяя выплакаться. Пусть лучше так.
— Вы там живые?! — орёт Самойлов после очередного выстрела.
— Да! — выкрикиваю, повернув голову. — Почему ты один?!
— Едут! Сдавайся, Муров! Это бесполезно! Скоро здесь будет половина питерской полиции! Ты в любом случае труп!
— Один я здесь не сдохну! — отбивает маньячина.
Понимаю, что голос раздаётся где-то совсем рядом с нами. Так может продолжаться бесконечно. Я должен что-то сделать. Если отвлеку внимание на себя и выманю урода, то у Димы будет шанс его пристрелить. Отрываю от себя Дикарку и прибиваю спиной к бетону.
— Будь здесь! — командую жёстко. — Не выходи, пока я за тобой не вернусь.