Счастье для Хулигана
Шрифт:
— Извините.
Бросив это, отцепляю его руки и выхожу на балкон. Приложив кулак ко рту, во всю глотку вою.
Как я, блядь, даже подумать о таком мог? Это же её мечта! Вот только если она выносит этого ребёнка ценой собственной жизни, то не уверен, что смогу даже взглянуть на него. Известны случаи, когда женщины выдерживали беременность, даже находясь в коме. Но на это уходили все жизненные силы. Они перегорали, чтобы дать жизнь, которая забирает их собственную. Как можно такое принять? Как позволить ей сделать это? Как смириться? И почему Тимоха, мать его, говорит о множественном числе? Она не одна?
— Боже… Ди, дай знак, что мне делать.
— Не отпускай. Никогда
Понимаю, что брежу, но продолжаю говорить с фантомом.
— Я хочу быть с тобой. Зачем мне дети, если не будет тебя?
— Я буду. Бесконечно, Егор.
— Бесконечно, Диана.
***
Четыре дня.
Четыре сраных дня.
Четыре бесконечных, одиноких, полных отчаяния ночи.
Семь переливаний крови. Тимоха уже настолько белый, что ещё пара таких заходов, и он сам впадёт в кому. Вся семья Дикарки нескончаемым потоком появляется в больнице. Рядом с её палатой постоянно дежурят минимум двое Диких. Только я круглосуточно несу свою вахту на узкой раскладной кровати, стоящей в углу комнаты. Впервые радуюсь тому, что прохожу ординатуру в этой больнице. Даже пережравший озверина Валерий Павлович оставляет меня в покое. Каким бы мудаком он не был, в нём оказывается куда больше человечности, чем я мог себе представить. Несмотря на бесконечные операции и то, что состояние Дианы не в его профиле, он сам ведёт её. Позволяет мне поселиться в её палате и даёт оплачиваемый отпуск на неопределённое время.
— Ты, наверное, считаешь меня сволочью, как и все остальные. — спрашивает, сменив капельницу и проверив показатели. Я только безразлично передёргиваю плечами из своего угла. Мне сейчас как-то совсем не до него. Даже если бы из ординатуры попёр, я бы жил здесь. Мужчина устало вздыхает и присаживается на стул, глядя мне прямо в глаза. — Я понимаю, Егор, что ты сейчас чувствуешь.
— Неужели? — иронично выгибаю бровь. Сколько раз я слышал это за последние несколько дней? — И что же я чувствую?
— Отчаяние. Ты одновременно веришь и боишься надеяться. Двенадцать лет назад моя жена медленно умирала от рака головного мозга. Я тоже не отходил от неё. До последнего ждал чуда, но его не произошло.
— Очень ободряюще. — рычу колко, но он никак не реагирует на мой выпад.
— Но работая здесь, я видел много чудес. Кому-то везёт, а кому-то нет. Ты думаешь, что я так гоняю тебя, потому что я скотина, и ты мне не нравишься, но это не так. Ты сможешь стать отличным врачом. Возможно, лучшим. Я готовлю тебя к тому, чего ты добьёшься, если не опустишь руки. Если я, чужой человек, поверил в тебя, то поверь и ты в свою невесту. Она могла потерять ребёнка, но этого не случилось. Она могла умереть до того, как её брат прилетел, но она выжила. Она могла сдаться, но продолжает сражаться за жизнь. Если она борется, то и ты не сдавайся. Однажды вы оба добьётесь многого. Подниметесь на вершину. Вместе. Только не теряй надежду.
Эти слова стоят в ушах, сколько не стараюсь от них избавиться. Подойдя к койке, заглядываю в бледное лицо, на фоне чёрных волос кажущееся белее простыней. Чёрные ресницы оттеняющим веером лежат на щеках, на которых нет и капли привычного румянца. Накрываю ладонью плоский живот, и вдруг внутри становится теплее. Опускаюсь на колени, продолжая гладить животик под тонкой тканью покрывала.
— Мои девочки. — шуршу беззвучно. — Ты так мечтала о дочке, Диана. А их целых две. С двумя я точно не справлюсь один. Ты нужна мне. Всем нам, Котёнок. Вернись. Возьми на руки своих малышек. Я хочу видеть, как ты кормишь грудью наших детей. Хочу слышать, как поёшь им колыбельные. Хочу, чтобы ты видела,
— Господи… — раздаётся за спиной жалостливый всхлип. Продолжая стоять на коленях, поворачиваюсь на звук. Мама Дианы ревёт, стоя в дверях. За её спиной с влажными глазами стоит Виктор. — Ты всем нам нужна, доченька. Только не умирай.
— Она не умрёт. Дианка справится. — толкаю уверенно. Поднявшись, обнимаю будущую тёщу. — Она очень сильная. И она обязательно вернётся к нам.
Мои б слова да Богу в уши. Не знаю, верю ли я теперь в него, но после внезапного появления единственного человека, способного спасти любимую, появилась уверенность, что какая-то сущность всё же существует. Есть тот, кто решает наши судьбы. Но если его решение мне не понравится, то я переверну весь мир, но добьюсь своего.
Я никогда в жизни не видел Никиту и Максима такими поникшими. Я не думал, что увижу, как Андрюха и его отец, обнявшись, будут плакать. В тот момент, когда произошёл этот кошмар, я даже представить не мог, что кому-то, кроме меня, может быть так же больно. Вот только они могут потерять дочь и сестру, а я жену и обоих дочерей. Они моя кровь и плоть. Они часть моей жизни. Сложно поверить, что внутри её тела целых две крошечных жизни, созданные нашей любовью. И совсем нереально представить, что Диана больше никогда не вернётся к нам.
Поскольку живу я в больнице, часть Диких живёт в моей квартире, а остальные в гостинице. Я даже не знаю, кто и где. Да и не интересует меня это. Сейчас важно только одно.
Приняв короткий душ, растираю полотенцем волосы и иду к ближайшему автомату с кофе. Даже не дав ему остыть и не добравшись до палаты, почти полностью его выпиваю. Я почти не сплю, следя за любыми скачками показателей, прислушиваясь к каждому шороху, подскакивая к кровати Дианы каждый раз, стоит только принять мелькнувшую на покрывале тень за движение. В такие моменты сам перестаю дышать, надеясь, что это не очередная галлюцинация. Но ничего не меняется.
Так же и сегодня. Опираюсь спиной на стену и неотрывно смотрю на Ди. Глаза снова жжёт соль, но там же она и остаётся. Целую в прохладный лоб и поглаживаю живот.
— Спокойной ночи, мои девочки.
Занимаю место в углу, но продолжаю смотреть на неё до тех пор, пока усталость не берёт своё. Веки опадают вниз, и сознание поглощает темнота.
— Арина, Карина, перестаньте убегать. — кричит Ди со смехом, ловя хохочущих малышек.
Подхватываю на руки визжащую дочь.
— Так нечестно. Ты всегда ловишь меня! — возмущается дочка.
— А ты у нас кто? Карина или Арина? — ржу, когда она начинает дуть губы.
Если бы не более тёмные глаза, чем у сестры, то я бы собственных детей не различал. Жена, наконец, ловит вторую дочку.
— Попалась, капризуля! — вскрикивает она. Перехватив дочку одной рукой, подходит ко мне, нырнув под руку. Оборачиваю тонкие плечи, глядя на сияющее лицо. Она приподнимается на носочках и шепчет прямо в ухо: — Проснись, Северов. Проснись.
Так резко распахиваю глаза и подрываюсь на постели, что голова начинает кружиться, а мозг, как попкорн, раздуваться. Ещё немного и взорвётся. Со стоном прикладываю ладонь к виску, сжав зубы.