Счастье для Хулигана
Шрифт:
— Не-е-е-ет!!! — цепляется в футболку так, что ткань трещит и рвётся.
Выглядываю из-за угла, чтобы убедиться, что Самойлов прикроет. Перебросившись взглядами, обмениваемся кивками.
— Мы должны остановить его, Диана. Со мной ничего не случится. Давай, девочка, отпусти меня.
— Никогда… — толкает одними губами, продолжая терзать футболку, хвататься за руки и плечи.
— Я вернусь к тебе. Всё будет хорошо. Я доверился тебе, а теперь сделай то же самое. Заебарик не даст ему меня убить. — давлю ободряющую улыбку.
Опускаю
— Давай, мразь, убей меня! Ты никогда не получишь Диану! Никогда!
Пуля свистит в нескольких сантиметрах. Падаю на землю. Следом начинается Ад. Замечаю, как псих вылетает из-за контейнера. Как в это же время из убежища выскакивает Самойлов. Выстрелы сливаются в один, оглушая. Визг Ди заполняет пространство. Поворачиваю голову, чтобы убедиться, что она жива. Дикарка сидит на земле, прислонившись к колонне, зажимает уши руками, крепко зажмуривается и орёт. Она в панике, но сейчас я ничего не смогу для неё сделать.
Сбоку раздаётся булькающий хрип. На груди психа расползается кровавое пятно. Изо рта пузырится красная слюна. Он прижимает руку к груди, кровяка хлещет сквозь пальцы, глаза стекленеют, и он оседает на землю.
Вскакиваю и бегу к нему. Вырываю пистолет из ослабевших пальцев и целюсь между глаз. Если бы не был уверен, что он мёртв, то без сомнений спустил курок. Но передо мной лежит труп. Самойлов, шатаясь, приваливается к паллетам. Кровь стекает по его джинсам.
Срываюсь к нему и задираю футболку.
— Блядь! — рявкаю, оценивая пулевое ранение.
— Всё так плохо? — давит он хрипом.
— Не плохо. Жить будешь. Но нам надо ехать в больницу. — снимаю собственную футболку и зажимаю рану. — Прижми крепко и постарайся дойти до моей машины. Мне надо забрать Диану.
— Как она? — толкает он, делая пару мелких шагов в сторону выхода.
— В шоке. — бросаю на бегу. — И вызови скорую. Или кого там ещё.
Я не говорю ему, что ранение серьёзное. Вполне возможно, что задеты жизненно важные органы, в том числе поджелудочная, селезёнка или печень. Если это так, то он истечёт кровью ещё до того, как мы доберёмся до больницы. Вот только хуйня в том, что я ничего не могу сделать на месте. Максимум въебать блокаду, перевязать и не дать сдохнуть от болевого шока. Я должен сделать всё, чтобы он выжил. Ведь как бы я к нему не относился, он спас жизнь нам обоим.
Спотыкаясь, подбегаю к Дикарке. Она так и сидит, согнувшись пополам, и скулит. Дышит короткими, тяжёлыми урывками.
— Всё закончилось, родная. Всё хорошо. Он мёртв.
Вот только она будто не слышит меня. Прижимает ладони к животу, продолжая плакать.
— Давай, малышка, надо встать. Дима ранен. Ему надо в больницу.
Она вскидывает на меня заплаканное, измазанное кровью и пылью лицо и сипит:
— Мне, кажется, тоже.
— Что случилось? Ты ранена? Тебя задело пулей? Что случилось? Не молчи, Диана!
Оглядываю её с головы и ниже, пока не понимаю,
— Живот болит?
— О-очень. Невыносимо. Режет. Боже, Егор, что это? — с мольбой смотрит на меня.
Пропустив руки под коленями и лопатками, поднимаю на руки. Пройдя половину пути, замечаю, как Дикарка таращится на труп.
— Не смотри, родная. — прошу глухо, крепче прижимая дрожащее тело.
— Он умер? — шепчет сквозь сжатые челюсти.
— Да.
Ещё несколько шагов, и Ди громко вскрикивает, дёргаясь всем телом. Ощущаю, как по руке стекает горячая влага. Неужели это кровь? До машины уже бегу. Только там ставлю Диану на ноги и сам с трудом сдерживаю вой. Судорожно разрываю низ платья, чтобы увидеть стекающую у неё между ног кровь. Она бордовыми потёками течёт по бёдрам. Блядь, нет! Только не это!
Я не помню, как оказываюсь в больнице. Только смутно припоминаю, как орал в открытое окно брату, куда еду, и чтобы он разворачивался. На руках заношу Диану в холл. Она в бессознанке. Кровь продолжает течь.
— Что случилось? — подбегает медсестра. — Каталку! Быстро! — кричит, обернувшись к санитарам.
— Я не знаю… Не знаю… Не знаю… — повторяю на панике. — У неё болел живот, а потом пошла кровь. Я не знаю…
— Положите её на каталку. — это ей приходится повторить несколько раз, но я всё так же притискиваю любимую к себе, понимая, что могу навсегда её потерять. Как мне отпустить её? Её буквально вырывают у меня из рук. — Какой срок? — смотрю на бледное лицо, синие губы и кровавое пятно на белом шёлке платья. Краем глаза замечаю, как мимо провозят каталку с Самойловым. — Какой срок? — ставит на повтор медсестра.
Только теперь заторможено перевожу на неё затуманенный взгляд и дробно, со всхлипом вздыхаю.
— Что?
— На каком она сроке беременности? Послушайте, я понимаю, что вам сложно, но мне необходима эта информация, чтобы передать врачу.
Отупело мотаю головой, но даже боль не останавливает от этого.
— Она не беременна… Не беременна… Не может этого быть… Нет…
Больше от меня ничего добиться не получается. Каталку увозят, а я даже пошевелиться не могу. Тупо смотрю ей вслед и повторяю:
— Не может быть… Нет… Не беременна… Нет…
— Егор. — даже не понимаю, кто обращается и к кому.
Что это брат, доходит, только когда он рывком разворачивает на себя и обнимает. Роняю голову ему на плечо и захожусь в рыданиях.
— Если я потеряю её… Если потеряю… — вою и скулю, мотыляя башкой из стороны в сторону.
— Не потеряешь. Держись, брат. Диана очень сильная. Она выгребет из этого, чтобы вернуться к тебе.
Я не знаю, сколько времени уходит на то, чтобы успокоиться и немного прийти в себя. С помощью брата добираюсь до туалета и подставляю разбитую голову под ледяную воду. Глаза заливает, но я продолжаю смотреть на розовую воду, стекающую в сливное отверстие.