Счастье Раду Красивого
Шрифт:
Это прозвучало двусмысленно. В стихах такая фраза, обращённая к возлюбленному, означала просьбу о поцелуе или о чём-то большем. Но меня сейчас просили отнюдь не о близости.
Ещё недавно я стремился прикоснуться к своему собеседнику, а теперь он сам схватил меня за руку, но этот жест означал совсем не то, чего бы мне хотелось.
"Он не видит и никогда не видел во мне того, кто привлекателен", - подумал я.
Меня начал ужасно злить этот безумный просящий взгляд, потому что я понимал, что причина безумия не мо мне. И я
– Ахмед-паша, я, конечно, попробую что-нибудь сделать, но ничего не могу обещать. Ничего. А тебе лучше вернуться домой.
– Мой дом уже мне не принадлежит, - грустно улыбнулся Ахмед-паша.
– Там султанские чиновники описывают моё имущество, которое забрал у меня султан как у изменника. Хорошо, что деньги я хранил не дома. А то и их бы забрали. На сегодня это, - он обвёл взглядом комнату, - мой дом. А завтра моим домом станет чайхана возле дороги.
Моё сердце сжалось от сострадания, но я тут же вспомнил, что ни моё сострадание, ни мои утешительные слова этому человеку не нужны. Всё, что ему от меня было нужно - помощь в устройстве свидания с пажом, а я между тем всерьёз подумывал нарушить только что данное обещание, то есть ничего не предпринимать. Мне была невыносима мысль, что паж польстится на деньги и всё-таки придёт, сделав Ахмеда-пашу невероятно счастливым. Такой исход казался почти невозможным, но я хотел, чтобы не было "почти". Пусть поэт страдает подобно мне!
– Я попытаюсь что-нибудь сделать, Ахмед-паша. Прощай. Жаль, что мы больше не увидимся.
* * *
Я вышел в коридор, торопливо закрыв за собой дверь. Хотелось биться лбом об стену, но я сдержался и лишь закрыл лицо руками, горестно вздохнув.
Именно поэтому я не сразу заметил, что в коридоре не один. Мальчик, который приносил в комнату вино, сидел на полу возле стены, противоположной от двери, и с любопытством за мной наблюдал.
Кажется, на его лице мелькнула насмешливая полуулыбка, поэтому мне стало стыдно, что этот мальчик увидел меня расстроенным. Оставалось надеялся, что он не поймёт истинную причину. Мало ли из-за чего может быть расстроен богато одетый господин! Может, он расстроен из-за того, что другой господин, который постарше, не отдал ему в жёны свою дочь! Или отказался продать хорошего коня! Я не получил то, на что надеялся - это было явно написано у меня на лице, но подробности произошедшего удалось бы угадать, только обладая определёнными знаниями.
Меж тем мальчик, увидев, что я испытующе на него смотрю, широко улыбнулся, и эта улыбка была наглой - дескать: "Что уставился, господин?"
"Если в этой таверне все слуги так смотрят на богатых господ, то хозяин не получит доходов, - подумалось мне.
– Если они хотят получать щедрую плату, следует быть любезнее".
Меж тем мальчик лениво поднялся с пола и такой же ленивой поступью направился к двери, из которой я только что вышел. Он явно собирался войти. И сидел возле стены именно за этим - ждал, пока я выйду. Теперь же он ждал, когда я отойду от двери, а я оставался
К моему великому изумлению, мальчик, которому я невольно загородил проход, посмотрел на меня уже враждебно. Как будто я лишал его чего-то, что ему принадлежит.
– Что такое?
– вырвалось у меня.
Мальчик продолжал смотреть всё так же враждебно... А впрочем, это был не такой уж мальчик.
Только сейчас вглядевшись в его лицо, я увидел, что это скорее юноша лет семнадцати или восемнадцати. Просто он был очень невысок ростом, поэтому казался мальчиком.
Но почему этот мальчик-юноша хотел зайти в комнату к Ахмеду-паше? Почему был уверен, что нужен там? Хотел спросить, принести ли ещё вина? Допустим. Но почему он не мог спросить об этом, пока я находился внутри? Он мог бы войти, предварительно постучавшись, и спросить. Зачем ему было дожидаться, пока я выйду?
Я аж вздрогнул от внезапной догадки. Так вот тот, кто утешит несчастного поэта! Утешит этот юный слуга, а вовсе не я. А мне уготована совсем другая роль - роль сводника.
Сводничеством всегда занимались те, кто уже не надеялся сам стать предметом вожделения. То есть сводничеством занимались люди старые. А сегодня меня попросили быть сводником.
"Вот она - старость!
– подумал я.
– Ты состарился, Раду. Вот так неожиданно. И можешь сколько угодно смотреться в зеркало и обманывать себя. Ты - старик".
Я ещё раз взглянул на юного слугу, оценивая его достоинства, и с горечью подумал: "Только и достоинств, что он моложе меня. Я в свои восемнадцать выглядел куда лучше".
Юный слуга явно не считал нужным регулярно высыпаться. Из-за этого кожа была не очень свежа, под глазами уже начали залегать тени, и лицо выглядело немного опухшим. А может, оно стало опухать из-за привычки пить вино?
Последствия такого времяпровождения пока что побеждались молодостью, но через два-три года она уже не смогла бы скрыть дурных привычек. "В двадцать пять я блистал красотой так, что даже султану было жаль со мной расставаться!
– мысленно обратился я к своему сопернику.
– А что с тобой станет в двадцать пять? Твоё лицо раздуется от пьянства, талия оплывёт. Никто тебя не захочет". Но что было толку в этих сравнениях, если мои двадцать пять давно остались позади! Мои двадцать пять миновали десять лет назад. И я не мог победить время.
А слуга, стоя передо мной, уже совсем потерял терпение. Ни слова не говоря, он стал протискиваться к двери и чуть толкнул меня боком, потому что не хватало места.
У меня в голове помутилось:
– Ах ты, наглец!
– крикнул я, схватил этого мальчика-юношу за шиворот и потащил прочь от двери, пользуясь тем, что мой соперник заметно уступает мне в росте и в весе, а значит, он слабее.
– Я тебя научу уважению!
Юный слуга, невольно следуя за мной по коридору, то и дело спотыкался, размахивал руками, крутился, пытаясь высвободиться.