Счастье Раду Красивого
Шрифт:
– Да, совсем не много, - вдруг улыбнулся султан, а затем опустил глаза к листам с поэмой и углубился в чтение.
* * *
Я едва мог скрыть свою радость, когда Мехмед, прочитав поэму, решил не просто улучшить условия содержания Ахмеда-паши. Султан решил освободить его, но сместить с поста визира и отправить в Бурсу. Там Ахмеду-паше предстояло занять весьма скромную должность с жалованием, составлявшим всего тридцать акче в день. Это означало, что доходы бывшего визира сократились примерно в сто раз, но денег на хорошее вино
Меж тем моё пребывание при дворе приближалось к концу. Слуги уже начали потихоньку упаковывать вещи для отъезда.
Меня не отпускала лёгкая грусть, потому что настала пора уезжать, но я не мог повидаться с Ахмедом-пашой, попрощаться. Мне следовало ехать в Румынию, ему - в Бурсу, и это означало, что если не произойдёт чуда, и Мехмед не решит вернуть опального поэта ко двору, мы вряд ли когда-нибудь увидимся. Конечно, мне хотелось попрощаться основательно, но для Ахмеда-паши и для меня было бы лучше не видеться, чтобы султан не подумал, что я больше забочусь об интересах разжалованного визира, а не об интересах своего повелителя.
Вот почему я очень удивился, когда в воскресенье утром, шагая по шумной улице в направлении одного из немногих оставшихся в Истамбуле православных храмов, вдруг заметил знакомую фигуру.
"Нет, не может быть", - подумал я, увидев, как изящно сложённый человек с тёмной холёной бородой, только что стоявший в тени, у стены, направляется ко мне.
Да, ко мне приближался Ахмед-паша, но теперь не в пример прошлым временам он был одет весьма скромно, в простой зелёный кафтан без узора и невысокий белый тюрбан, а на холёных пальцах не осталось ни одного перстня.
Тем не менее, недавний визир выглядел очень счастливым, весело улыбался:
– Приветствую тебя, Раду-бей, - сказал он и, нарочито смутившись, добавил: - Мне сказали, что по утрам в седьмой день недели ты ходишь этой дорогой, чтобы посетить храм. Я не мог не воспользоваться таким обстоятельством, чтобы лично отблагодарить тебя за услугу.
Мне подумалось, что Ахмед-паша мог бы выразить благодарность письменно, и этого оказалось бы достаточно, но я и сам был рад его видеть, и на моём лице сама собой появилась ответная улыбка:
– Ахмед-паша, своим порывом ты можешь всё испортить. Если султан узнает о нашей встрече и истолкует как-нибудь превратно...
– Значит, ты не согласишься выпить со мной?
– спросил бывший визир.
– А я надеялся, что всё же согласишься, ведь другого случая не представится. Завтра я, повинуясь повелению, уезжаю из города и, возможно, уже никогда не вернусь.
Мне вдруг показалось, что внутри меня проснулся некий другой Раду, юный и неискушённый, и что в это самое мгновение он пляшет и скачет от восторга. "Ахмед-паша приглашает выпить! О, да! Да! Соглашайся!
– кричал этот Раду.
– Ведь это наверняка предлог для чего-то большего. Вы выпьете вместе, а затем... всякое может случиться".
Напрасно я успокаивал
"Мехмед тоже называл Ахмеда-пашу другом, - не унимался восторженный Раду, - однако они проводили ночи на ложе. Прими приглашение! Прими! А если не примешь, будешь жалеть всю оставшуюся жизнь".
"А если весть о встрече дойдёт до султана?" - раздумывал я.
"Ты упускаешь своё счастье!" - возражала юная часть моей души.
– Так что же?
– спросил Ахмед-паша, пытаясь поймать мой взгляд, ведь я смотрел куда-то в сторону и смущённо улыбался.
Хотелось сказать "да", но я медлил, а мой собеседник, заглядывая мне в лицо, продолжал:
– Позволь угостить тебя очень хорошим вином. Хозяин таверны - мой давний знакомец, поэтому мы получим самое лучшее.
Мне вспомнилась таверна, куда я однажды ходил вместе с Мехмедом. Её, как утверждал султан, Ахмед-паша посещал неоднократно:
– Если это таверна, о которой я думаю, то не слишком ли дорого тебе обойдётся вино?
– настороженно спросил я.
Ахмед-паша, наконец, поймав мой взгляд, добродушно рассмеялся:
– Таверна с персидскими мальчиками? Нет-нет, туда мы не пойдём. Это и впрямь было бы неразумно. И не только из-за цен, но и потому, что в этом случае о нашей с тобой встрече наверняка станет известно султану, а я предпочёл бы сохранить её в тайне. Ну же, мой друг! Не отказывайся.
Упоминание о тайне снова заставило меня смущённо улыбнуться. Казалось, это намёк на что-то. А ещё одним намёком была лукавая улыбка поэта, который, ухватив меня за рукав, потянул в переулок.
Я не мог противиться, а юный Раду, который вдруг проснулся во мне, как будто кричал: "Веди меня, поэт! Пойду за тобой, куда бы ты ни отправился!"
– Хорошо, - наконец произнёс я, уже успев сделать шаг.
– Но куда мы идём?
– Это недалеко. Там мы сможем поговорить, и нам никто не помешает, - произнёс Ахмед-паша, и это опять показалось мне намёком.
* * *
Я ничего не мог с собой поделать. Мой жизненный опыт говорил мне, что не следует верить в чудесное неожиданное счастье, и что в таких случаях лучше проявлять осторожность, но эти слова не могли заставить меня успокоиться. Радость переполняла всё моё существо, голова кружилась, и я едва мог удержать на лице задумчивое выражение. Не хотелось ни о чём думать!
Ещё полчаса назад я шёл на воскресную обедню в греческий храм и настраивал себя на молитвенный лад, но вот на моём пути появился поэт-искуситель, и я поразительно легко отказался от намерения быть благочестивым. Спасение души меня уже не заботило, а заботило лишь удовольствие, которое я воображал, пока следовал за Ахмедом-пашой по узким многолюдным переулкам торговой части города.