Счастливчик
Шрифт:
– Хвалила тебя голубушка-то. И сам вижу, далеко ты пойдешь, князь. Хочу увидеть тебя еще.
Иммануил не заметил, как мужик ушел, словно вдруг исчез из-за стола. Задумчивый князь вскоре распрощался с мадам Д. и радостной Нюрочкой.
Несомненно Заплатин произвел впечатление – неприятное, тревожащее, словно предчувствие какой-то беды. Опасность исходила не от личности мужика, а от того, кем он мог бы стать в умелых руках тайных интриганов. Сам Еремей показался Иммануилу хитрым, злым и блудливым. Грязная сущность, которую отметил и великий князь Павел, отчетливо проглядывала через старательно натянутую маску праведника.
Иммануил поделился своими мыслями с другом Павлом уже позже, в раннеосеннем Ильинском, куда приехал проститься перед последним оксфордским
– Попомни, это мужик еще натворит бед, - мрачно предсказал Павел. – Зря его пригрели во дворце.
Иммануил старался держаться на отдалении от семьи государя – его репутация и так заставляла родителей Инны балансировать между желанием выдать дочь замуж по любви и негласному правилу царствующих Никитиных выбирать супругов религиозных и не замеченных ни в каких художествах. Иммануил свой лимит «художеств» исчерпал уже давно, потому все общение с державной семьей ограничивалось поздравлениями государя и его домочадцев по большим праздникам, вежливым выслушиванием напутствий государыни, да ненавязчивым приятельством со старшими царевнами – Верой и Надеждой. Свою близкую дружбу Павел и Иммануил скрывали, опасаясь категоричного мнения монарха по поводу их совместного времяпровождения.
До Лондона докатывались волны сплетен о лояльности государя относительно возмутительных выходок мужика. Шептались, что целитель то ли околдовывал монарха и его семью магическими чарами, то ли опаивал зельями. Гулянки Еремея Заплатина по баням и кафешантанам, скандальные истории о соблазнении под видом излечения приличных дам, монашек и даже аристократок, вызывали недоумение в европейских салонах.
По окончании курса в Оксфорде Иммануил вернулся в Петербург уже изрядно замороченный слухами, один другого причудливей. Друг Павел, впрочем, рассказы отчасти подтвердил. Сам великий князь казался удрученным – мужик был будто заговоренный. Государыня относилась к нему, как к святому, поклонницы носились, словно с чудотворной иконой, свет столицы бурлил от возмущения. Павел уже понял тщетность попыток что-то донести до державной семьи. Лишь искренне любящая его царевна Вера во время редких и не одобряемых государыней встреч прислушивалась к мнению великого князя и обещала, что ее чувства к Павлу не очернит никто. О мужике Вера говорила уклончиво и с уважением, что только усилило ненависть Павла. Агенты, по приказу дяди государя следящие за деятельностью «святого старца», располагали данными о приятельстве Заплатина с неким доктором Тамаевым, который специализировался на изготовлении подозрительных травяных настоев. Общество, впрочем, было скандализировано не только отрицательными выходками мужика. Поговаривали, что государыня, близкая к обморокам от сильнейшей мигрени, восстанавливалась на глазах у изумленных свидетелей, стоило ей лишь послушать проникновенную речь «святого друга». У страдающего неизлечимой сердечной болезнью наследника проходили жесточайшие приступы от наложения грубых крестьянских рук. То, что мужик не отказывал никому в помощи, прибавляло ему популярности среди мещан.
Матушка Варвара Георгиевна за прошедший год окончательно примкнула к кругу аристократов, что не выносили деятельность Заплатина при дворе. Тактичная княгиня не высказывала прямо своего негодования, но ее теплая дружба с великой княгиней Еленой Александровной, считающей мужика злым роком, давало государыне повод относиться к княгине Бахетовой с подозрением. Князь Борис Иммануилович по-военному решительно считал, что крестьянина следует выдрать вожжами на конюшне и выслать обратно в сибирское село, запретив приближаться к столице.
Мнение будущих тещи и тестя было недалеко от позиции родителей Иммануила, к тому же, в центре сплетен находились их ближайшие родственники. Особенно возмущало Никитиных истории о лечении юных царевен от головокружений и недомоганий какими-то подозрительными народными средствами. В сочетании с похотливым обликом Заплатина, сплетни выходили с неприличным подтекстом.
Не особенно вдаваясь в подробности, Иммануил мимолетно высказался о нахождения корявого мужика в приличном обществе и занялся ухаживанием за княжной Инной, приготовлениями к свадьбе, налаживанием жизни на родине. Меньше всего князя волновали приключения мужика во дворце государя.
А мужик о молодом князе, оказалось, не забыл. Вскоре после окончательного возращения из Лондона Иммануил получил записку от мадам Д. с просьбой нанести визит и встретиться с Еремеем, он-де соскучился
– Ну и наглые мужики стали после отмены крепостного права, - заметил великий князь Павел, когда растерянный Иммануил рассказал о вопиющем случае. – Смотри же, князь, он настойчивый, старец-то. Еще лечить тебя вздумает.
Самому Павлу было уже не смешно, да и Иммануил вскоре понял, что шутки с провидцем плохи - тот обиделся и подсыпал соли в непростые отношения между князьями Бахетовыми и государевой семьей. Свадьба с Инной чуть было не расстроилась, государыня при встрече с молодым Бахетовым строго поджимала губы и разговаривала сквозь зубы, словно уже причислила Иммануила к стану врагов.
Дальнейшие события увлекли Иммануила, заставляя забывать о посторонних личностях - свадьба, путешествие в Европу, Каир и Иерусалим. Начавшаяся война. В Петербурге, казалось бы, ничего не говорило о военном конфликте, лишь общее напряжение на лицах прохожих, разговоры в салонах, да тревожные выкрики мальчишек, озвучивающих заголовки утренних газет. Как единственный сын Иммануил был освобожден от призыва, но подал прошение на поступление в Пажеский корпус для получения военного образования. Увлекся устройством госпиталя в одном из запустелых имений Подмосковья – с фронтов начинали поступать раненые. Лично подобрал персонал и штат опытных врачей, чем вызвал одобрение у правящей семьи – государыни Софьи Александровны, которая с дочерьми также занималась уходом за пострадавшим, и вдовствующей Государыни-матери, возглавляющей Красный Крест. Иммануил подумывал и об организации санатория в Крыму, в Балаклаве, где имелся просторный, но необжитый дворец.
Молодая княгиня Бахетова с горячим энтузиазмом помогала супругу, открывая в его личности новые грани. Инна все больше привязывалась к мужу, дарила его застенчивыми ласками, уже не боялась и не стеснялась. Наконец между ними завязались те нежные узы, что отличали влюбленных. Иммануилу нравились эти отношения, где пока все было ново, зыбко, акварельно-таинственно. На контрасте с разговорами, в которых супруги не имели запретных тем, их любовная близость еще не была полностью раскрыта, они изучали друг друга не торопясь, с интересом, но недомолвками. Все-таки Иммануил не мог прямо, как Павла, спросить юную жену об интимных предпочтениях или пожеланиях. Впрочем молодой мужчина полагал, что секреты между полами на то и существовали, чтобы не постигнуть их до конца.
А Петербург все бурлил слухами и сплетнями. Начало войны прошло удачно для русских войск, кампании разрабатывались талантливо, армия проникала вглубь прусских территорий, но вскоре необъяснимые ошибки больших чинов привели к тому, что атаки на фронтах захлебывались, войска отступали с завоеванных позиций. Плохо работало обеспечение, не хватало продовольствия, одежды и боеприпасов. В обществе упорно муссировались слухи об измене. Повсюду виделись немецкие шпионы, а главные недруги, по мнению обывателей, поселились во дворце, опутали слабого государя. Во всех бедах обвинялись сама государыня Софья Александровна, урожденная немецкая принцесса, и мужик-предатель, явно или по глупости позволивший окружить себя шпионами.
В задумчивом настроении с прусского фронта прибыл великий князь Павел. Почти полгода не видавшиеся друзья не могли оторваться друг от друга, заперли все двери второго этажа тихого дворца, спустили тяжелые шторы. Иммануил жадно рассматривал возмужавшего любовника – загоревшего, со впалыми щеками и темной тенью усов над верхней губой. Вдыхал горьковатый пряный медовый запах его мускулистого тела – такого прекрасно-мужественного, что желание застилало все разумные мысли. Павел крепко сжимал князя в объятиях, словно не верил в реальность долгожданной встречи. Целовал, не в силах насытиться – прикусывая гладкую кожу, прижимаясь всем телом. И овладевал – со страстью почти ненормальной, с полыхающими почерневшими глазами, причиняя боль, граничащую со сладостью желанной близости. Иммануил плавился в сильных загорелых руках, отдавался, вскрикивал от особенно глубоких толчков в отвыкшее от проникновений узкое нутро, но отчего-то наслаждался яростным соитием, и в ответ крепче сжимал пальцами рельефные плечи друга – до кровавых синяков, и взорвался пряным восторгом даже раньше великого князя, стоило тому лишь ускорить ритм, нависнуть над покорным любовником, роняя ему на грудь капли пота с растрепавшихся темных волос.