Щит земли русской
Шрифт:
– Держись, ретивый, не упади, иначе настигнут меня клятые находники! Живым не дамся – на копья поднимут. Либо, как дружинника Вешняка под Белгородом, стрелами издали побьют!
Могута влетел в лес на такой бешеной скорости, что едва сам себя не погубил, когда успел пригнуть голову, промчавшись под толстым отростком столетнего, не менее, зеленого великана. И тут же повернул коня вправо, подальше от днепровского берега.
«Печенеги подумают, что я в глубь леса ринусь, туда и кинутся следом за мной, чтоб до темноты успеть изловить», – принял весьма рискованное решение Могута, направляя уставшего коня так, чтобы деревья и мелколесье надежно закрывали его от преследователей. Печенеги достигли леса в тот
– Рысцой иди, дружок, рысцой. Здесь листва под деревьями лежит толстым слоем, твоих копыт печенеги не услышат, даже если ухом к земле приложатся! – Могута то и деле наклонялся, чтобы не задеть низкие ветки, а еще через две сотни шагов вовсе остановился, слез и повел бурнастого дружка за повод, давая коню возможность отдышаться и вернуть силы.
«Как знать, не придется ли нам еще раз наметом уходить от врагов, – думал Могута, чутко прислушиваясь к затихающему гомону вечернего леса; здесь, под зеленым непроницаемым пологом листвы, было уже так темно, что стволы деревьев в полусотне шагов сливались как бы в сплошной частокол. Позади было тихо, не слышно ни конского ржания, ни перекликающихся голосов, как обычно бывает при погоне, тем более, если ищут всего-то одного человека. – Выходит, правильно уклонился я в сторону от Днепра, находники углубились в самые дебри, думая, что я там ищу себе спасение», – отметил про себя Могута, радуясь, что, возможно, удастся счастливо уйти от преследователей.
– О бог неба! Знал бы ты, как хочется есть! – Могута вдруг почувствовал сильный голод – вспомнил, что последний раз трапезничал поутру, отыскав брашно в походной котомке Первуши. – Какая досада! Надо было спросить у Горислава хлеба на дорогу. Ох, – неожиданно простонал Могута. – Будто еж в животе вертится! – Могута едва не застонал от голодного приступа – весь день на веслах, а потом эта отчаянная скачка верхом отняли все силы, высушили, казалось, его тело, подстать осеннему почерневшему листу, который падает с родимой веточки даже от слабого дуновения ветра…
Почти в полной темноте набрел Могута на крошечный ручей, который, невидимый в разнотравье, чуть слышно журчал, перекатываясь в сплетении темных корней деревьев. Конь тут же потянулся к воде, пил бережно, долго, да и Могута не отказался от нескольких пригоршней чистой воды, настоянной на запахах травы и старых листьев. Ненароком во тьме оперся левой ладонью о приседельную сумку бывшего владельца коня и едва не взвопил от радости – не пустая!
«О могучий Христос! И ты, людьми отвергнутый Перун! Знать, не час мне умереть в темном лесу с холодной водой в животе!» – Могута проворно развязал ременный узел, вынул полковриги хлеба, следом изрядный кус соленого вареного мяса. Подстать голодному волку вонзил зубы в мясо, задвигал челюстью. Обильная слюна смочила суховатые волокна говядины, но Могута не стерпел и проглотил почти не прожеванное мясо»
«Не торопись, – усмехнулся Могута и укорил сам себя за столь явно выказанную жадность к брашне. – Ночь тебе дана на трапезу и на отдых, а по ранней поре, едва проклюнется утренний свет, ехать далее, искать торков… или вновь от печенегов спасаться, неужто не покинут леса находники, будут и далее стеречь меня, в надежде перехватить княжьего посланца? И далеко ли до южного края леса? Как тихо здесь, даже ночные вещие птицы не перекликаются, пугая мышей и зайцев». – Могута прислушался, не заголосит ли где филин, пугая мелкую пернатую братию, или сам кого-то испугавшись? Сытый желудок и тишина принесли успокоение, Могута привязал коня к тонкому стволу плохо различимого во тьме деревца, снял походную котомку,
Чужой отдаленный говор Могута воспринял, как отголосок сновидения – привиделось ему, что они с братом Антипом на киевском торге, а вокруг тьма люда всякого, в том числе и заезжие гости иноземные, которые смешно лопочут на своих непонятных языках. Но за этим говором раздалось конское ржание, попервой издали, а потом совсем над головой. – «Мой конь это» – дошло до сознания Могуты, он резко повернулся с левого бока на спину, потом сел и с неимоверным усилием открыл заспанные глаза – в двух десятках шагов, среди предутренней дымки тумана, выставив копья, к нему стеной шли чужие воины в высоких меховых шапках.
– Печенеги! – Могута то ли вскрикнул это страшное слово, то ли подумал, в миг был на ногах, подхватил щит, выдернул меч из ножен и спиной прижался к шершавому дубу, под которым еще миг назад так безмятежно спал, не чуя роковой опасности… Но чужаки враз остановились, опустили копья к земле, заговорили между собой на странном наречии, в котором Могута то и дело улавливал знакомые, но сильно искаженные слова. Кого-то громко позвали, и из чащи леса верхом на белом жеребце выехал крупный всадник, живо соскочил на землю, не доставая меча, смело приблизился к Могуте. Улыбаясь, выставил перед собой руки ладонями вперед, в больших голубых глазах искрилась неподдельная радость. Когда заговорил, Могута с облегчением понял – перед ним кочевые русичи из бродников, в крови которых за сотни лет странно перемашалась кровь славянских и степных народов.
– Не бойся нас, брат, – с трудом подбирая слова, заговорил старший из бродников, пригладил ладонью роскошную бороду поверх кольчуги, назвался: – Я – Отар, старейшина, знать, своего рода, а живем мы под рукой торкского князя Сурбара. Мои воины видели тебя вчера, когда за тобой гнались печенеги. Моих воинов было столько, – и Стар показал шесть пальцев. – Они сказали мне, я привел моих воинов тебя спасать. Печенегов мы прогнали, как только стало чуть светло, тебя в лесу искали. Сначала там, – и он кивнул головой в глубь леса. – Печенеги тоже тебя искали там, а ты хитрый, как лиса… – и засмеялся, довольный своей шуткой.
– Добро, брат Стар, добро! – с неимоверным облегчением выдохнул Могута, минуту назад готовый было биться до последнего издыхания. – Мне надо видеть князя Сурбара, я послан гонцом к нему от князя Владимира с важными словами.
– Мы так и думали, – согласно качнул полуседой головой смуглолицый степной богатырь. – Садись на коня, мы проводим тебя к нашему князю. Хорошо получается, сегодня у князя Сурбара и другие торкские князья в шатре сидят, о чем-то сговариваются.
Становище князя Сурбара было неподалеку от кручи Днепра, прикрытое со стороны степи двумя глубокими оврагами, а ровная часть степи между вершинами оврагов перерезана рвом в три человеческих роста, за рвом вал и острозубый частокол из новых стволов высоких хвойных деревьев.
– Чтобы печенеги не напали изгоном, – пояснил Стар, когда по его просьбе с той стороны рва опустили шаткий мост – проехать по нему мог только один всадник.
В центре становища красовался пестрый шатер, возле шатра усатые воины с копьями – личная стража Сурбара, рядом несколько десятков лоснящихся выхоленных коней под седлами, внутри шатра слышен громкий говор, порой переходящий в смех.
– Я говорил уже – у князя Сурбара гости, теперь время обеда, вот они и говорят так громко, даже сомы под берегом Днепра слышат, – пошутил Стар. Они слезли с коней за два десятка шагов до шатра. – Пойдем, Могута, князь Сурбар примет тебя даже во время обеда, когда узнает, кем ты послан к нему.