Щит земли русской
Шрифт:
– Згар, поди сюда, нож твой надобен.
Виста сняла с горнеца крышку, и вокруг разошелся запах мясного отвара, приправленного луком.
– Мати-и, – простонал от восторга ее средний сын. – Отколь такое богатство?
– Сотник Ярый распорядился. Увидел меня и говорит: снеси, Виста, мясо отрокам на стену. Они там вместе с воями дозор несут, пусть, как все дружинники, в ночь поедят сытно!
– Знатно придумал наш сотенный! – бодрясь перед отроками, воскликнул Згар. Принимая горнец, он тайком глянул на Василько. – Ух, как славно сварен. И кус мяса отменный!
Згар
Згар не дождался Василька и прокричал:
– Василько! Что же ты в стороне? Иди за своей долей!
Никто из отроков за радостью еды не заметил, когда Василько отошел шагов на десять, ближе к воеводе Радку, и лицо выставил поверх частокола, под ветер степи.
Вольга поспешил к другу:
– Василько, иди же… – и вдруг заметил, что у Василька мелко подрагивают плечи.
Глянул Вольга на свою влажную руку с горячим мясом и все понял: они ели коня ратая Антипа!
Воевода Радко отошел ближе к башне над Ирпеньскими воротами.
Минула и эта ночь, а гонец Янко из Киева вновь не возвратился. На душе воеводы было тоскливо и пасмурно, как и это утреннее холодное небо над Белгородом.
– Чего ждать нам далее? – вздохнул воевода Радко, направляясь на свое подворье перекусить и хоть на время забыться в коротком и тревожном сне.
Пополудни теплый западный ветер разогнал серые тучи. Воевода Радко в ночь снова поднялся на стену. Стоял уже почти без надежды, стоял и смотрел, как переливался лунный свет на вершинах деревьев треховражья, на лунный мостик через Ирпень-реку и видел, как время от времени этот мостик рассыпался на множество мелких золотистых осколков – то набегал ветер и рябь покрывала воду. Смотрел на залитый лунным светом заирпеньский луг и на темное, верхом сомкнувшееся с горизонтом далекое нагорье.
Воевода Радко вздрогнул, боясь поверить собственным ушам: внизу, в непроглядных дебрях, трижды прокричал филин. Затихло все, только сердце неимоверно застучало в груди. Ослышался? Обсчитался? Или то роковой случай совпадения всего-навсего?.. Но вот повторно трижды ухнул филин в треховражье – и снова все стихло, будто ничего и не было. Воевода едва сдержался, чтобы не закричать от радости: Янко подает знак! Пробрался-таки к городу, просит принять!
– Лестницу спустите! – распорядился воевода Радко. – Да за кузнецом кто-нибудь сбегайте!
Неподалеку Згар крикнул:
– Эй, Вольга! Воевода велит сбегать за вашим отцом – Янко возвращается в крепость!
Воевода Радко снова с тревогой стал вслушиваться в тишину леса под стеной – не обнаружили бы печенеги гонца! За темными деревьями оврагов и за рекой тоже – густой ряд костров: не дремлют находники, стерегут крепость. А Янко все же прошел сквозь все это! Туча бы теперь помогла Янку, да разогнал ветер эту тучу не вовремя – луна светит во все небо, и звезды одна ярче
Вдруг качнулась опущенная за частокол гибкая лестница под чьими-то медленными шагами, ритмично поскрипывая. Кто-то поднимался, будто опасался обломить ненадежный мосток. Бережения ради воевода Радко потянул из ножен тяжелый меч, а выглянуть опасался – если печенеги идут, то снизу стрелой враз могут отправить к предкам – пусть лучше ворог свою голову поставить отважится под удар.
Рядом дружинники ждали настороженно, боясь обмана. Ждал вместе с ними и кузнец Михайло, дышал тяжело: узнав от сына Вольги про сигнал, запалился от бега.
Над частоколом всплыла огненно-рыжая голова Янка. Лунный свет пал утомленному гонцу на лицо и отразился в сияющих радостью глазах двумя искристыми звездами. В трудной улыбке раздвинулись губы: прямо перед собой Янко различил отца Михайлу. Сказал:
– Вот я и дома, отче Михайло.
– Давай помогу тебе, сыне! – не таясь уже, громко ответил кузнец Михайло и протянул руки поддержать Янка, когда тот будет спрыгивать с частокола на помост.
– Нога у меня, отче, поранена, – устало выговорил Янко и тоже протянул руку, чтобы опереться о плечо отца. Воевода Радко поспешил помочь ему спуститься на помост и….
Черная стрела ударила внезапно, в тот последний миг, когда Янко уже ногу над частоколом занес.
– Больно мне, – только и успел выговорить и начал валиться вперед, на частокол. И упал бы грудью на острые торцы бревен, да воевода и кузнец Михайло успели подхватить его под руки и опустили на доски помоста. Кто-то из отроков закричал с испугом, кто-то побежал вниз – должно, упредить старейшину Воика, – а воевода торопливо скинул с плеч корзно. На этом шелковом корзне дружинники спустили Янка со стены, отнесли в родное подворье. Там в избе осторожно положили на лавку, ближе к очагу.
– Воду готовь, Виста, – поторопил старейшина Воик плачущую Висту. – Михайло, разрежь платно.
Кузнец Михайло ножом разрезал платно, снизу доверху, и отбросил края в стороны. Стрела торчала в спине, черная, будто сухая ветка у белоствольной березы. Старейшина Воик осторожно тронул ее у самого тела. Янко застонал, шевельнулись обнаженные лопатки, мокрые от пота или от воды.
– Терпи, внуче, терпи, родная кровь моя, – негромко приговаривал тощий и сгорбленный старейшина. – Сейчас тащить стрелу буду, крепись… Готова ли вода, Виста? Подай мне, да травы-кровавника истолки в ступке, поболе. Видишь, и на ноге распухла рана, краснота уже во круг пошла…
Было видно: старейшина взволнован и пытается разговорами успокоить не только других, но и себя. Вот он осторожно, боясь сломать, потянул стрелу. Вышло красное, кровь ю пропитанное древко и раздвоенный, словно змеиный язык, плоский наконечник. Следом хлынула кровь и потекла по спине.
– Тряпицу дай, Виста, – попросил старейшина. Он ловко вытер кровь вокруг раны, зажал ее, снова повернулся к Висте: – Кровавник нужен, – и целую горсть истолченной травы насыпал под тряпицу, потом снова прижал. – Холстина длинная нужна, перевязать.