Считай звёзды
Шрифт:
— Опять на мозги капала? — медленно моргаю из-за усталости. Дилан оборачивается, но не для ответа, просто изучает полки. Знаю, что паста лежит за моей спиной, ничего не говорю. Пускай побудет тут подольше, может, мне удастся вытянуть из него слово. О’Брайен начинает лениво бродить по ванной, роясь на полках, в шкафчиках. Наблюдаю за его передвижением зрачками, лица не поворачиваю.
— Ты напряжен, — делаю вывод, когда парень неосторожно перебирает тюбики с шампунем, роняя несколько в ванную. Сдерживаю улыбку, ибо мои комментарии сильнее раздражают его. Значит, разговор был не самым приятным. На иное и не надеялась.
—
Замолкаю. Он демонстрирует свое раздражение, выдохнув, и оборачивается, взглядом скользнув по стиральной машинке:
— Слезь, — догадывается посмотреть здесь, но не слезаю, хмуря брови:
— Ты чего молчаливый?
— Ты дотошна, — он процеживает, встав сбоку, и сует ладонь, начав водить по стиральной машине за моей спиной. Обижено отвожу взгляд, закатив глаза, и решаю оставить его в покое. Приходится сквозь зубы помнить о том, что любое поведение человека имеет причину, так что, если Дилан ведет себя как полнейший кретин, значит, есть основания. Не сомневаюсь, всё дело в их тайном разговоре с Лиллиан. Что она опять наговорила? Эта женщина уже в глотке сидит.
Отворачиваю голову, соскочив с машинки, и выхожу из ванной, более не пытаясь добиться ответа от Дилана. Пускай остается один со своими мыслями. Дотошна? А сам он не таков?
Всё. Ладно. Только зря время потратила.
***
Утро дается с тяжестью. Начало дня, а всё валится из рук: чай выходит слишком горьким, попытка приготовить завтрак — сгорает омлет, режу салат — порезалась. И множество подобных мелочей, предупреждающих меня о трудностях, с которыми пройдет этот день. Стараюсь не падать духом и готовлю себе какао, но не нахожу молока. Круто. Выливаю напиток в раковину, махнув ладонью на нормальный завтрак.
Время поджимает. Надо что-то перекусить. Открываю холодильник, бегло изучая пустые полки. Эм, а когда мы в последний раз закупались? Даже фруктов нет. Живот урчит, немного тошнит от голода. Рада, что есть аппетит, но горько от отсутствия перекуса.
Слышу шаги за спиной, причем неспешные, хотя мы опаздываем. Дилан шаркает на кухню, судя по «мятому» виду, он только встал, но уже одет. Приходится подвинуться. Парень рукой опирается на край холодильника, начав без успеха исследовать полки:
— Ни-ху…
— Я поняла, — обрываю его нецензурную лексику. — Я схожу вечером, — делаю шаг назад. Держу при себе свой интерес. Любопытно, всё же, о чем он говорил с матерью вчера, но знаю, что лучше утром его не тревожить. Серьезно, опасно. Будто медведь из спячки. Не лицо, а кирпич. Ворчливое создание. Человек, олицетворяющий рабочий день.
Беру кружку с водой, всё равно продолжая искать тему для разговора:
— Можно мне витамины?
— Нет, — О’Брайен разочарованно и зло выдыхает, хлопнув дверцей холодильника, и я сдаюсь, морально поднимая ладони вверх:
— Окей, — опираюсь поясницей на край тумбы. — А можно узнать, по какой причине ты не даешь мне лекарство, прописанное врачом? — слежу за Диланом. Он наливает себе воды в стакан, уже испытывает усталость от моей болтовни, оттого прикрывает веки, оставляя меня без ответа. Такое чувство, что мне и слова сказать нельзя. Его всё бесит. Знаю, это сексизм, но у него, что эти дни? (Излюбленное замечание Робба, объясняющее, по его мнению, плохое настроение Агнесс.)
Не пытаюсь заговорить,
— Ты так задерживаешься, потому что рассчитываешь, что я тебя подвезу? — он посматривает на часы. Сжимаю губы, сдержав раздражение, и выливаю воду в раковину, одарив парня фальшивой улыбкой:
— Вовсе нет.
О’Брайен хмуро пялится в ответ, проглотив воду во рту:
— Но тебя подбросить? — удивительно. При наличии столь отвратного расположения духа, он будто добивается моего согласия. Этого типа совершенно не понять, хоть об стену лбом бейся.
Знаете, психологи во многом правы, хотя иногда их суждения сложно понять. Как-то давно я увлекалась психологией, в частности, чтобы понимать, как общаться с отцом, пока тот находился в депрессии. Множество статей посвящены тому, как двигается больной человек. Движения рук, головы, губ при разговоре, зрачков, да и сама речь — всё это может рассказать о состоянии пациента. Конечно, я не приравниваю Дилана к психически больным, но его настроение легко читается через его действия. Притоптывает ногой. Пальцами стучит по рулю. Постоянно вздыхает, причем не так, будто только что пробудился ото сна. Нет, он вздыхает подобно семидесятилетнему старику, уставшему выходить в море и бросать сеть, но его заставляет сварливая старуха-жена, а у них обоих кризис возраста. Плюс, их шестеро детей всё ещё сидят на их шеях… Так, всё, заканчиваю.
О’Брайен молчит. Ведет автомобиль неаккуратно. Не делаю ему замечаний. Если мы врежемся, всё на его совести. Погода стоит приятная, даже немного опускаю стекло окна, дабы глотнуть весеннего воздуха. Мне нравится. Надеюсь, долгожданное потепление приходит насовсем. Надоедает этот ежедневный мороз.
Да и на Дилана без кофты было бы приятно посмотреть.
Отсекаю мысли. Подпираю щеку ладонью, вздохнув, и чувствую парочку зрительных уколов в затылок. Сижу, лицом к окну, чтобы хоть чем-то себя развлечь, правда, смотреть на уставшие серые лица людей — та ещё отрада для души.
— О чем думаешь? — ого, он заговаривает со мной? Откуда столько сарказма во мне?
— О Лиллиан, — не скрываю, сев ровно. — Моя головная боль, — искоса смотрю на Дилана, замечая, что он сразу же обрывает возможность продолжения диалога. Всё из-за Лиллиан? Одного упоминания достаточно, чтобы ему расхотелось беседовать?
Хмурость проявляется на моем лице:
— Серьезно, о чем вы вчера говорили? — знаю, достаю его этим, но меня данный вопрос тревожит только потому, что парень ведет себя странно, и это проявляется во всем. Даже в том, насколько сильную злость выражает его лицо в момент, когда я упоминаю имя его матери.
И теперь я тоже являюсь причиной его ворчания.
— Лиллиан что-то наговорила? — замечаю это медленное закатывание глаз, поэтому желаю реабилитироваться. — Я просто пытаюсь понять, что с тобой. Если она угрожает, можно…
— Райли, — О’Брайен прерывает меня, процедив спокойным, но угрожающим тоном. — Закройся.
Смотрю на него. Долго. Причем, неосознанно, чтобы он почувствовал себя так же дискомфортно, как и я, но этого мне не добиться, так что сажусь ровно, сложив руки на груди. Вот и поговорили. Замолчать? Хорошо. Слова ему не скажу, пока он сам не пристанет.