Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
Шрифт:
Эти две литературы, в которых одновременно работал Юрий Олеша, но создали единства и не повлияли друг на друга. Они кое-как уживались в коммунальной квартире творчества этого человека.
Но в то же время и скандалов они друг другу не устраивали. Между элегической и публицис-тической струями в творчестве Юрия Олеши иногда возникали недоразумения, но, конечно, серьезного конфликта никогда не было. Как элегическая струя, так и публицистическая струя были между собой, несомненно, связаны. Эта связь состояла в том, что и та и другая были одина-ково плохи. Я не натравливаю элегию на публицистику, я не науськиваю публицистику
Я сталкиваю хорошие стихи с плохими. Поэтому я разрушил единство "Беатриче" и "Игры в плаху" и решительно настаиваю на том, что "Три толстяка" к газете "Гудок" отношения не имеют.
Так подробно, долго и обстоятельно я говорю о произведениях Юрия Олеши, предшествовав-ших роману "Три толстяка", не для того, чтобы создать иллюзию пересмотра художественных ценностей и воздать должное забытым страницам.
Такого намерения у меня нет. Я говорю об этих произведениях, потому что не считаю единственной обязанностью историка литературы демонстрацию непреходящих художественных ценностей. Напротив, я думаю, что для историка литературы такая демонстрация может не быть главной, но что главной его задачей должно быть создание непрерывного ряда. В непрерывном ряду выделяются более существенные обстоятельства и лишь прочерчиваются незначительные. Все это имеет значение, если деятельность писателя рассматривается как историко-литературный отрезок историко-литературного процесса.
Лирика, поэмы и драмы Юрия Олеши, написанные до "Трех толстяков", могут стать предметом исследования только для того, чтобы не возникло подозрения, будто писатель является совершенно неожиданно, и неизвестно откуда, что он пришел не из реальной истории, а выскочил из первой главы критико-биографического очерка.
Юрий Олеша пришел из плохой литературы, но из прекрасной литературной эпохи. В этой эпохе было из чего выбирать. Юрий Олеша выбрал: плохую литературу.
Это произошло потому, что Юрий Олеша всегда, и чем дальше, тем увереннее, шел путем, который указывали наиболее в этот момент выдающиеся представители литературы и искусства. С юных лет Юрий Олеша любил вскакивать по трубе, которая трубила громче других.
Традиция Олеши не однажды была плохой, но всегда она совпадала с господствующей.
При этом он судил поверхностно и почти всегда ошибался.
В таких тревожных и неблагоприятных обстоятельствах начинался роман "Три толстяка" и с ним литературный путь Юрия Олеши.
На этом заканчивается изучение отрочества и начинается изучение творчества.
Самое удивительное в первом романе Юрия Олеши это его жанр.
Нужно сказать, что раньше всех удивился сам автор, и от удивления напечатал свою первую книгу после второй.
Он считал, что в литературу нужно входить серьезно.
"Три толстяка" Юрий Олеша напечатал через год после "Зависти".
Теперь уже удивились читатели.
Жанр "Трех толстяков", ничем особенно не удивительный сам по себе, казался удивительным для автора "Зависти".
Не нужно удивляться жанру "Трех толстяков". Он совершенно естествен, если считаться с тем, что "Три толстяка" написаны не после "Зависти", а после "Игры в плаху".
"Три толстяка" были не первой вещью Олеши. Они были его первой удачей. А первые вещи
Сказочная принадлежность вытолкнула роман Юрия Олеши из серьезной истории литературы и следом за этим из обстоятельного литературоведческого анализа. О романе писали не очень много и редко связывали его с другими романами. Поэтому произведение, в достоинствах которого сомневались одни пожилые учительницы, повисает в безвоздушном, внеисторическом, внелитературном пространстве. Соотнесенности произведения Олеши с другими произведениями-современниками, с историко-литературным процессом и с тем, что решало судьбы людей в эти годы, не было замечено.
Это произошло в известной мере потому, что в иерархии жанров сказка занимает очень высокое, но не очень большое место.
В то же время, ни один жанр мировой литературы, вероятно, не дал такого короткого - и такого блестящего списка имен, как сказка.
(Я написал эту фразу под прямым влиянием Олеши, который с огорчением через много лет после "Трех толстяков" заметил: "Очень мало было авторов, писавших сказки!")
В истории литературы весьма ответственную роль играет жанр, иерархия, субординация, социальная лестница жанров.
Исследование "Трех толстяков" имеет смысл лишь в том случае, если мы перестанем меланхолически приговаривать: "сказка есть сказка".
Перестав повторять это недостаточное и не единственно возможное соображение, обычно лежащее в фундаменте исследования сказки, мы выйдем из привычного изучения источников, мотивов и вариантов, которыми чаще всего ограничивается анализ этого жанра. Сосредоточенность лишь на морфологических проблемах вывела сказку из системы общего литературоведения и лишила ее свойств, непременных для всякого произведения словесного искусства.
Особенно неестественным это кажется в связи с литературной сказкой, создающейся в тех же обстоятельствах, в которых создается литературное произведение несказочного жанра.
Это не значит, что введение сказки в систему литературоведческого анализа, не ограниченного изучением специфических особенностей жанра, должно исключить собственно сказку. Нельзя начинать исследование с условия: "будем изучать сказку, как будто она не сказка". Изучая "Трех толстяков", не следует пренебрегать тем, что в этом произведении человека уносят воздушные шары, кукла растет, как девочка, а живую девочку взрослые, всегда подозревающие обман люди, принимают за куклу. Всем этим пренебречь нельзя, но в то же время не следует и ограничиться только этим.
В произведении Юрия Олеши есть все для того, чтобы говорить о нем в системе общелитера-турных интересов.
Важное и значительное, о чем рассказано в "Трех толстяках" , не лежит вне сказки, но и не становится незначительным без нее. Независимо от сказки, важно и значительно в романе то, что в нем происходят события, чрезвычайно похожие на те, современником которых был автор еще не написанных тогда "Трех толстяков".
Разумеется, из этого не следует, что его роман это хроника событий 1905-1917 годов, и искать в нем реальной истории не нужно. Когда художник восхищенно пишет о революции, то часто он не имеет в виду какую-нибудь конкретную революцию. Он восторженно пишет об уничтожении тирании.