Сдавайся! Это любовь
Шрифт:
Мы перестали поздравлять друг друга с Днем рождения и Новым годом. А до этого дарили глупые подарки в виде брелока с блюющим смайликом.
– Вечером зайду за выигрышем. И это… Было бы классно получить еще и торт бонусом.
Черт бы побрал эту новенькую. У меня нет десяти тысяч и торты я год не готовила.
Глава 4. Герман
– Мам, я на пять минут выйду! – кричу из коридора и сразу же захлопываю входную дверь.
Перед тем как звонить в дверь Птичкиной, зачем-то прочесываю волосы пальцами и отряхиваю джинсы на предмет крошек. Совсем умом тронулся.
Было бы перед кем выпендриваться. Это же Леся!
Звоню. Почему-то нервничаю. Я не был в квартире Птичкиной год после того странного дня, когда она принесла мне торт. Что тогда случилось, толком не понял. Но Олеся перестала со мной общаться.
Точнее, общение было очень скудным, сквозь зубы. На вопросы не отвечала, игнорировала по максимуму.
– Привет, – говорю Олесе, которая открыла мне дверь после трех звонков.
Прикрываю глаза, верчу головой, как смахиваю с себя утренний сон.
Девушка, что встретила меня на пороге, мало похожа на Птичкину. То есть это она, не сомневаюсь, но эта Птичкина в облегающих леггинсах и коротком топе. Мокрая. Дышит часто и облизывает губы.
Секси.
Леся захлопывает за собой дверь и тянет меня вверх по лестнице. Ее ладонь на моем локте. И силы у этой Птичкиной дай бог любой.
Или не дай бог любой.
– Вот, держи, – запыхавшись, достает между грудей две сложенные купюры.
Не знаю, куда смотреть. На довольно привлекательную троечку или на деньги. И то, и другое манит.
Сглатываю и чувствую себя так, будто секса месяц не было. А это неправда. Только вчера Альбиночка и ее троечка показывали мастер-класс.
– А торт?
– И откуда я, по-твоему, должна его достать?
Птичкина злая.
– Ну, десять косарей ты же достала откуда-то.
Олеся упирает руки в бока. Визуально это делает ее бедра круглее и соблазнительнее.
– И не мечтай, торт оттуда не достану.
– Пф-ф, больно надо.
Стоим и смотрим друг на друга. Это первый раз, когда мы остались вдвоем. Институт не считается, там обычно вокруг нас много людей.
– Значит, спортом занимаешься?
Вместо ответа Олеся затягивает хвост на макушке туже и скрещивает руки на груди. Смотрит грозно, но прощаться и уходить не торопится.
Становится интересно, чем она жила этот год. Но так просто уже и не спросишь.
– Как тебе новенькая?
Не сразу понимаю, о ком она. Кожа на ее грудной клетке по-прежнему влажная.
– Ниче такая. Красивая.
Смотрю на тонкие запястья,
– Ясно…
И что ей ясно?
– Леся? – открывается дверь и выбегает ее сестра. Увидев меня, хищно, по-девчачьи улыбается, – у тебя телефон разрывается. Парень твой звонит…
Птичкина выпрямляется и шустро сбегает с лестницы. Разговора как и не было. Захотелось схватить непослушную девчонку за локоть, как она меня, и остановить.
В конце концов, она обещала мне торт и не сказала, когда я его получу.
Но вижу только, как Олесина задница довольно заманчиво перекатывается, пока не скрывается за большой металлической дверью.
И «пока» не сказала.
Этот год ее точно испортил. Парень какой-то появился…
Глава 5. Олеся
Выглядываю в окно – дождь. И не две капли в три минуты, а настоящий осенний дождь еще и с холодным, порывистым ветром.
Бр-р… Ненавижу такое.
Достаю закинутые в дальний угол джинсы и беру с вешалки блузку. Спортивную форму закидываю в рюкзак и выхожу из дома, прихватив курточку.
Зонт забыла, но возвращаться уже нет времени. Опаздывать на первую пару нельзя.
– Птичкина? – голос Герман довольно бодрый для утра, – тебя подвезти?
Переминаюсь с ноги на ногу. Еще год назад я бы запрыгнула в его подержанную «Тойоту» с разбегу.
– Спасибо. Пройдусь пешком. Воздух сегодня особенно свеж.
Тянет показать язык, но вспоминаю, что взрослый человек.
Можно идти. Разговор окончен. Диалог, как всегда, неудавшийся, но я стою и пялюсь. Герман в обычной черной ветровке-плаще присел на капот своей машины и сложил руки на грудной клетке. Колени торчат из рваных джинсов.
Образ хулигана-бабника исполнен на все сто процентов.
Где-то за ребрами воет то, что называю раненым сердцем. Заткнуть бы…
– Жаль. Макияж твой потечет, прическа испортится.
Дождь усиливается.
– Для парня своего наряжалась?
Мокрая челка спадает на лоб этого любопытного. Или морщится, или усмехается, но морщинки на лбу придают Герману соблазнительный вид.
Дохожу до Геры и останавливаюсь практически между его ног.
Последний раз мы стояли вот так близко очень давно, если не считать вчерашний вечер.
– Ты молчишь всю дорогу. Едешь по правилам и включаешь только ту радиостанцию, которую захочу я, – озвучиваю и обхожу машину.
Из двух зол я выбираю тепло подержанной «Тойоты».
Герман забирается следом, накрывая меня дымкой мужской туалетной воды.
– Значит, спортом занялась? – спрашивает, стоило нам выехать со двора.