Сделано в Японии

Каминаси Кунио

— В сводках эти машины указаны, господин генерал, — прикрыл Гото своего незадачливого подчиненного.

— «Патрол» — один из этих четырех? — Я решил немножко сбить огонь, направленный из накадзавского огнемета на бедного Канеко.

— Да. Еще два «лэнд — крузера» и один «прадо», — пояснил грустный Канеко.

— Их следов нет? — спросил Нисио.

— Нет, — отрезал капитан.

— Значит, они уже во Владивостоке или в Советской Гавани? — напомнил я Канеко наши вчерашние откровения.

— Минамото-сан, — вздохнул Канеко, — я уже вам говорил. Никаких следов вывоза джипов с Хоккайдо

у нас нет. Все основные портовые таможни, откуда выходят российские суда, предоставляют нам полную отчетность. Дорогие джипы по ней не проходят!

— Так, господа, — закашлял Накадзава, — время позднее… вернее, ха — ха — ха, раннее… Давайте закругляться! Через четыре часа нам всем нужно работать так, как будто ничего сегодня ночью не было. Указания будут следующие: допросы арестованных в «Виктории» японцев я передаю в уголовный розыск…

Нисио с Гото синхронно метнули в сторону Накадзавы грозовые молнии своих самурайских очей.

— …господа полковники, пока ничего конкретного, привязанного либо к угонам, Гото-сан, либо к российским делам, Нисио-сан, формально для меня все произошедшее в ресторане «Виктория стейк» — хулиганство, и не более того. Вплоть до получения иной информации я обязан рассматривать инцидент сугубо как нарушение общественного порядка.

— А кто будет заниматься русскими из «Ясуй — бухин»? — Нисио потянул одеяло к себе.

— Здесь вы, Нисио-сан, пожалуйста, скооперируйтесь с управлением охраны общественного порядка…

— Понял! — загорелся тщеславный Нисио и не преминул победоносно посмотреть на Гото.

— А на вас, Гото-сан, остаются малазийцы и Накадзима. С утра начинайте разрабатывать их — может, кто-нибудь из них не выдержит и поделится с нами чем-нибудь продуктивным. И теперь главное: я не даю никому из сотрудников русского отдела прав и полномочий заниматься расследованием дела «шелловской» заправки!

Радость Нисио длилась недолго: начальник мой сник, как, ноябрьская ромашка, и пригорюнился.

— Вы меня поняли, Нисио-сан? — решительный Накадзава, видимо, решил добить моего старика. — Я ясно сформулировал свой приказ?

— Ясно, — кивнул Нисио.

— Поясню еще раз, чтобы избежать в грядущем накладок и противоречий: все, что касается угонов машин, прерогатива дорожного отдела — и никого другого! Мы достаточно усилили отдел Гото-сана, так что у вас, господин полковник, имеется достаточно ресурсов, чтобы все — таки довести все дела по угонам до победного конца.

— Так точно, — без особого энтузиазма согласился с начальством Гото, и всем нам было не до конца понятно, кому все — таки сейчас по-настоящему грустно — Гото или Нисио.

— Все, совещание закончено! — Накадзава похлопал ладошкой по столу. — Попробуйте подремать хотя бы пару часов!

Расходились мы молча: и потому, что разговаривать друг с другом после всего услышанного не очень тянуло, и потому. что за коридорными окнами уже забрезжил разбавленный сметаной малиновый сироп апрельского рассвета и всех нас, вне зависимости от распределения служебных обязанностей и профессиональных достижений, элементарно валило с ног. Мы с Нисио и Накагавой едва доковыляли до отдела, жестами разделили между собой три диванчика в предбаннике и в офисе, брякнулись

на них обмякшими от изнеможения мешками, и последнее, что я увидел в своем сознании, было входное отверстие огромного трехмерного сканера, в которое меня запихивал мой друг Ганин в белоснежном халате и в громадных очках с толстенными стеклами; я взглянул на дисплей стоящего рядом компьютера, увидел свое прозрачное трехмерное тело, иссеченное белой паутиной координатной сетки, и впал в забытье.

Глава седьмая

Проснулся я от приглушенного, с трудом продирающегося сквозь мои заторможенные извилины голоса все того же Ганина.

— Дрыхнет, значит? — Обращался он явно не ко мне. — Будить-то его не пора?

Я продрал глаза и, не вставая с диванчика, повернулся в сторону бодрого сэнсэя:

— Ты, Ганин? Ты чего здесь делаешь?

— О, проснулся лев! — Голос Ганина приблизился ко мне, но из-за своего вывернутого левого плеча видеть его я все еще не мог: спать на наших казенных диванчиках — еще то удовольствие; надо иметь тело лилипута и быть неприхотливым, как лермонтовский Мцыри, чтобы исхитриться превратить пытку возлежания на этом прокрустовом ложе в подобие хоть какого-нибудь удовольствия. — Давай поднимайся, нас ждут великие дела! — Ганин фамильярно потрепал меня за все то же левое плечо, и я окончательно убедился, что он именно во плоти, а не плод моего больного сознания.

— Ты как здесь, Ганин? И сколько вообще времени? — Я с трудом принял сидячее положение.

— Времени полдесятого, а я здесь уже час. — Ганин выглядел весьма свежо, что и понятно, потому как ему не нужно было всю ночь препираться с упертыми дорожниками по поводу разделения служебных полномочий. — На допрос меня вызывали!

— Не на допрос, Ганин-сан, а на беседу, — поправил моего друга невидимый из-за его спины Нисио.

— Какую беседу? — Я все еще не мог адекватно воспринимать окружающую среду.

— Такую, Такуя! — Ганин присел рядышком. — Про наш вчерашний ужин твои коллеги велели доложить.

— Гото-сан, что ли?

— Да нет, фамилия его… — Ганин достал из нагрудного кармана пиджака визитную карточку, — фамилия его всего-навсего Судзуки.

— А, из уголовки? — Я начал восстанавливать в памяти ночные директивы Накадзавы.

— Для кого «уголовка», Минамото-сан, — прокряхтел из своего угла Нисио, — а для кого «полиция общественной безопасности». Судзуки-сан, между прочим, как и ты, майор…

— Знаю я этого Судзуки, неплохой мужик… — Я по-собачьи затряс головой, чтобы освободиться от гнетущих пут сладострастного Морфея. — И чего он тебе сказал?

— Вообще-то он все больше меня просил рассказывать. — Ганин важно поправил под белым воротничком узелок бордового галстука. — А так сказал, что они будут решать, превысил ли я или не превысил.

— Полномочия свои дипломатические, что ли? — Я попытался съязвить, но осекся, ибо почувствовал, что для окончательного возврата в привычную среду своего ироничного миросозерцания мне следует сделать три вещи: позвонить домой и покорно выслушать от Дзюнко все, что она обо мне думает, доплюхать до подвала и принять в спортсекторе холодный душ, а потом накачаться горячим кофе.