Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Стратег не стратег. А - геополитика, понимаешь!
– Кравчук важно потряс пальцем. Оглядел строго собственный аппарат.
– Докладайте, чего вы что тут без меня наработали.
– Там мебельные гарнитуры новые завезли, - доложил субтильный помощник.
– Я хотел нам заменить. Так управделами уперся. Говорит, нет наряда. - Гнать его надо поганой метлой, подхалима. На бюджетный комитет у него гарнитуры завсегда в загашнике. А для экологии вроде как обойдутся? Готовь докладную. Лично не спущу.
– Я, Александр Петрович, записку Вашу о том, чтоб
– быстренько влезла секретарша. Но Ермаков, давно уже с нетерпением выискивавший паузу, взмахом руки прервал ее.
– Что мебель, Александр Петрович? Да и телефон подождет. У нас тут без Вас такое, - голос его упал до придыхания.
– Комитету по финансам дополнительный кабинет дали.
– Как?!
– вскрикнул Кравчук.
– Когда? Може, врешь.
– Да лучше б соврал. Тот самый, что нам обещали. Уже и переезжают. Сам сходил, убедился.
– Эва как!
– потрясенный Кравчук аж прицокнул.
– Вон оно куда. Значит, финансам нужно. А экология вроде как на обочине! Это ж, выходит, политика двойных стандартов. Не допущу!
– Говорят, Сам распорядился, - с безысходным видом подлил яду Ермаков.
– Вот Самого и подправим!
– объявил вошедший в раж Кравчук.
– Если чаяний народа не улавливает, так подправим. А что там? Прямо сейчас и пойду. Такое спускать нельзя! Не для того по тюрьмам страдал, чтоб теперь о моё дело ноги вытирали.
При последней фразе он спохватился, пытливо скосился на приунывшего гостя.
– Ты не думай, что за ради себя. Но тут всё в комплексе. Спустишь в одном, потом и в большом деле затопчут. Ты погоди. Я быстренько рога кому надо пообломаю и вернусь. И мы в честь встречи чайку-коньячку навернем. Так ты дождись! Обязательно!
Последние слова донеслись уже от двери, - Александр Петрович Кравчук шел в очередной бой, готовый умереть, но ни пяди пространства не уступить презирателям матери-природы.
Мудр оказался спикер парламента, - встроил-таки неуемного правдоруба в вертикаль власти. Возвращения Кравчука Антон Негрустуев дожидался не стал, - сам торопился на встречу, в предвкушении которой аж ныли зубы.
* Таким счастливым, как в переломном девяносто третьем, Антон себя не помнил. В его жизнь вошла Ликушка. Пробуждаясь утром, он вспоминал, что сегодня они должны увидеться, и - мир преображался.
Увлекшийся мужчина ревниво оглядывает других женщин, дабы убедиться, что в выборе своем не ошибся. Влюбленный посматривает на них с легким любопытством, но без всякого интереса, уверенный, что его избранница лучшая из всех. Любящий - других женщин просто не замечает. Для Антона отныне была Лика и - все остальные. Как женщины абсолютно одинаковые и абсолютно безразличные.
Он думал о ней постоянно. Проводя совещание, читая документы, перекусывая наскоро меж очередных переговоров. И
Каждое мгновение их тянуло друг к другу. Обычно встречались они у него на квартире. И едва Лика перепархивала через порог, в ореоле нежного запаха духов, Антон подхватывал ее на руки и, как когда-то в колхозе, принимался кружить. А вечером с тоской ждал неизбежного момента, когда она украдкой начнет коситься на часы, и счастье очередного дня начнет сходить на убыль. По окончании очередного свидания сам отвозил ее через всю Москву, на Коломенскую, заезжал с противоположной стороны "хрущевской" пятиэтажки. И еще долго они целовались в машине, не в силах расстаться. Будто добирали всё то, что упустили в юности.
Конечно, не каждый день удавалось встретиться. Тогда невозможность увидеться они компенсировали длительными, иногда за полуночь телефонными разговорами. Иногда она вдруг замолкала или переходила на шепот. А порой до него доносился ее раздраженный голос, куда-то в глубину:
– Что ты хочешь?..С кем- с кем? С любовником! Устраивает?
После этого на другой день Лика чаще всего выглядела раздраженной, ушедшей в себя. К тому же она мучительно страдала от необходимости скрывать их отношения от собственной, трепетно любимой дочери.
Существование незримого супруга угнетало и Антона. Хоть Лика и клялась, что от близких отношений с мужем отказалась с момента их встречи, и он ей в этом верил, проклятое воображение, вопреки воле, то и дело рисовало ее в руках другого в самых развратных позах.
Сам супруг, из обрывочных реплик Лики, представлялся Антону туповатым солдафоном - домостроевцем.
Изредка, по вечерам, когда не с кем было оставить Гулю, а муж уходил на ночное дежурство или отъезжал в очередную командировку, приходилось встречаться у нее.
В таких случаях Антон дожидался в машине, пока Лика уложит дочь спать. После ее звонка поднимался на лестничную клетку и, таясь от соседей, торопился проскользнуть в приоткрытую дверь квартиры, чтобы через полтора-два часа точно так же выскользнуть наружу.
В один из таких вечеров они нечаянно задремали.
Очнувшийся первым Антон скосился на будильник, показывавший половину двенадцатого ночи, и осторожно потряс прикорнувшую на его груди Лику:
– Извини, но ты уверена, что муж не вернется?
– Да какая разница? Муж - объелся груш, - со сна пробормотала она. Вздрогнула.
– Мы что, заснули? Сколько?!
Она взметнулась над постелью:
– О Боже! Я совсем вышла из времени. Собирайся бегом! Он же тебя прибьет! Ведь с минуты на минуту с дежурства...
Не с минуты на минуту, а через минуту в двери провернулся ключ.
Незадачливые любовники судорожно метались по комнате в поисках разбросанных в спешке вещей. По счастью, пришедший сперва заглянул в спаленку спящей дочери.