Седьмое небо (Большая игра)
Шрифт:
Как говорил в каком-то фильме Ален Делон, “он слишком много знал…”.
У Лидии вдруг волосы на голове зашевелились, она дернулась в кресле, как будто ее кольнули в бок, и сунула руки в карманы.
— Куда? — спросил Шубин.
— В Архангельский переулок, — ответила она машинально. — Слушайте, Егор, а что вы собираетесь делать?
— В каком смысле?
— Ну… — Она не знала, как это сказать. — Ну теперь, когда у вас… стало так много времени…
— А-а, — протянул он. — Вы решили раскаяться в содеянном?
— Нет, — решительно
— Что так? — Его тон не нравился Лидии. Его тон был просто ужасен, но ей не хотелось обращать внимание на тон.
— Мне понравился ваш дед, мне понравился ваш брат, мне понравился ваш друг и то, что вы… сами полезли в этот подвал.
— Я полез в этот подвал сам только потому, что в этой стране я умею делать такие вещи лучше всех. Я, Заяц и еще человек шесть. Причем именно в таком порядке. Ясно? — Он посмотрел так, как смотрел когда-то, будто он был все еще тот Егор Шубин, а она просто навязчивая журналистка. — Так что не выстраивайте никаких героических образов, чтобы потом не разочароваться. Если бы я не умел этого делать, я бы попросил кого-нибудь, кто умеет.
— Вы виделись сегодня… или когда там… вчера с Леонтьевым?
— Виделся, — согласился Шубин. — Он меня выгнал, пригрозил охраной и еще бог знает чем и никаких бумаг мне, конечно, не показал.
— Были не только бумаги, — быстро сказала Лидия. — Была еще кассета.
— Какая кассета?! — изумился он.
— Обыкновенная аудиокассета. Кажется, “Сони”, — ответила она раздраженно. — Мне положили ее в почтовый ящик. На ней была запись вашего телефонного разговора как раз относительно фирмы “Континенталь”. Никакой конкретной информации, но вы несколько раз ее упомянули. И призывали вашего собеседника быть осторожнее.
— Подождите, — изумился Шубин и съехал к обочине. — Я просил кого-то быть осторожнее?!
— Да, да! — подтвердила она, раздражаясь все больше и больше. Ей казалось, что она выдает профессиональные секреты, подставляет Леонтьева, главного и вообще всю свою работу только из-за того, что в пять часов утра она неожиданно поняла, что ей нравится Егор Шубин. — И голос, между прочим, совершенно определенно ваш. Его ни с чьим другим не спутаешь…
— Но в вашей статье не было упоминания о кассете!
— Леонтьев сказал, что пленка — это никакой не документ и ссылаться на нее нельзя. Но она… как бы совершенно убедила нас в том, что документы подлинные.
Шубин смотрел на нее и молчал.
— Что? — спросила она. — Что вы смотрите так, как будто я только что открыла закон всемирного тяготения? И может быть, вы все-таки довезете меня до Архангельского переулка?
— Да, — сказал он, — довезу. У вас есть копии документов? — спросил он, помолчав. — И этой пленки?
— Есть, — ответила она решительно. — Я вам сейчас покажу.
Они давно уже ползли по тихому,
— Вот здесь во двор. — Лидия ненавидела и презирала себя за собственную готовность поведать врагу разом все военные тайны, но она уже приняла решение и знала, что не изменит его. — Приткнитесь где-нибудь тут…
— А почему у вас такая… совсем не женская машина? — спросил он, как будто больше ничего на свете его в данный момент не волновало.
— А какая женская? — запальчиво спросила Лидия. — “Девятки” с “десятками” я не люблю, на “Рено” моих гонораров не хватит, даже если сто лет ничего не есть и не пить, а “Нива” на московских дорогах — самое то, что нужно.
— Она вам подходит, — согласился он и улыбнулся. — Хотя еще вчера я думал, что вам очень подошел бы “БМВ”. Или какой-нибудь “Субару”. Но “Нива” вам и вправду больше подходит.
Он думал о том, какая машина ей больше подходит?! Он не мог о ней думать. Он хотел ее задушить. Он прохиндей и жулик и профессионально умеет заговаривать зубы.
И стрелять, и драться, и двигаться легко, бесшумно и стремительно. Двигаться так удается лишь паре кинозвезд мирового класса, которые, наверное, пытаются изображать именно таких, как Егор Шубин.
— Вот мой дом, — заторопилась она. Ей было неловко. — Здесь еще моя прабабушка жила. Потом бабушка, а теперь я. Мама живет в другой квартире. Ей отец оставил, когда ушел. Но тоже недалеко, на Чистых прудах…
Она объясняла и объясняла, хотя ему скорее всего не было никакого дела до того, где именно живет ее мама, и, случайно подняв голову, увидела, как по ее шторам с внутренней стороны прошел свет.
Прошел и исчез.
Поперхнувшись каким-то словом, она схватила Шубина за рукав дубленки. Он оглянулся с удивлением и замер — у нее было насмерть перепуганное лицо.
— Что? — спросил он быстро.
— Там кто-то есть. — Пальцы, впившиеся в его запястье, были ледяными. — В моей квартире кто-то есть.
Она говорила придушенным шепотом, и он, сразу поверив, толкнул ее в тень, за угол.
— Откуда вы взяли?
— Т-там только что был свет, — прошептала она, чувствуя, что у нее начали стучать зубы. — Я видела свет. Он прошел по шторам.
— Какой этаж?
— Третий. Два угловых окна. Видите?
В окнах было темно, шторы закрывали их по-ночному глухо. Они смотрели довольно долго.
Свет опять возник, как будто человек в квартире понял, что никакой опасности нет, и снова включил фонарь. Круглое желтое пятно, высветившее темный рисунок на шторах, как переводная картинка, возникло сначала справа, а потом плавно переместилось левее.
Лидия зажмурилась.
Значит, ей не показалось. Значит, в эту минуту кто-то незнакомый грабит ее квартиру?! Копается в ее вещах! Открывает ее шкафы! Ходит по ее полу!
— Зачем он светит в окна? — спросил рядом Шубин.
Спросил как-то так, что она не услышала ни звука, но почему-то поняла.