Седьмой урок
Шрифт:
Вера Павловна ушла немного успокоенная.
А на следующий день ко мне подбежал Аркашка Пивоваров:
— Вот, пожалуйста! Носились со своим Лешенькой. Лешечка такой, Лешечка сякой. А он по забегаловкам шатается.
— Врешь!
— Врешь! Я сам видел: из одной забегаловки выскочил, в другую заскочил, — не обращая внимания на мои угрозы, злорадствовал Пивоваров.
— А ты что, по пятам за ним ходишь?
— Не по пятам, а невольно наблюдаю. Мы вместе с ним в трамвае ехали. Я в школу на дополнительные, а он…
— Ох и заеду тебе, Аркашка, смотри, — процедил
Тут подошла к нам Ляля, она, наверно, слышала наш разговор — у Пивоварова самый зычный голос в классе:
— Изволь доложить на комитете! — потребовала она.
— А разве я что… Разве я что-нибудь… — мигом спасовал Пивоваров. — Я ничего не знаю. Чего вы ко мне пристали.
Ну, ему в тот день досталось. Подоспели еще ребята и общими усилиями устроили Аркашке проработку. Прижали к стене. А это не легкое дело — призвать к ответу Аркашку Пивоварова. Смекнув, что ему не увернуться, Пивоваров переменил тактику, пошел напролом:
— Ну и что ж, могу сказать. Могу перед всеми заявить. Выступлю на коллективе. Где угодно. Сам видел. А мы еще к нему по-товарищески. Я еще погостить предлагал, как хорошему, порядочному человеку…
— Ладно, хватит, — оборвал я его, — будешь говорить на собрании.
Это было самое бурное собрание в минувшем году; ребята говорили прямо, резко, у них был свой твердый взгляд на все происходившее, и дело приняло неожиданный оборот: Ляля больше всех хлопотала о скорейшем созыве собрания, а ей влетело первой! Ей и мне. Аркашка Пивоваров остался в стороне. Установилось уже общее мнение: «Что взять с Аркашки». А фамилия Ступалова склонялась на все лады. Я пытался защищаться, но Ляля остановила меня:
— Напрасно, Андрей, не надо. Ребята правы: мы с тобой считались самыми лучшими друзьями Лешки Жилова. Товарищами назывались. Всегда вместе — в школе, на вечерах. Дома у Жилова бывали. Стихи хорошие читали. А если спросить нас, что стряслось с Жиловым, — не ответим. Не знаем! Что тогда — дружба? Совместные прогулки в парк? Хоровая декламация? Зачем нужна такая дружба!
Рая Чаривна собиралась добавить что-то от себя, из своего угла, но Ляля и Чаривну оборвала:
— Посиди еще в углу, Райка, я хочу сказать. У нас вообще получается: толкуем о снах Веры Павловны, завуча Ястребиным Глазом называем. А сами кто? Овечки равнодушные, безответные жители.
Собрание еще продолжалось, а Пивоваров под шумок подготовлял уже приборы для дополнительных занятий по физике, достал из шкафа призму для демонстрации преломления лучей, налаживал маятник…
Никакого решения мы не приняли, ничего никому не поручали — каждый понимал, что дело было не в поручениях, а в том, чтобы Лешка снова был с нами. И что за это отвечает не кто-то один прикрепленный, а все мы, вся наша семья десятого «В».
После собрания я хотел проводить Лялю Домой, посоветоваться, как быть, но она вышла из школы с Верой Павловной. Я следовал за ними на почтительном расстоянии, ожидая, пока дороги их разойдутся, но дороги не расходились. Ляля проводила Веру Павловну до самого дома, они остановились на парадном крыльце, мне пришлось
— Об одном прошу, Ляля, — уловил я обрывок разговора. — Непременно сообщите мне все, что узнаете о Лешке. От Жиловых я ничего не добьюсь. Если не найдете меня в школе, не поленитесь зайти домой. А самое лучшее — придите вместе с Леонидом.
Я вдруг заметил, что Ляля догнала уже ростом Веру Павловну и даже была чуточку выше — на один завиток, на одно русое колечко…
К Жиловым мы пошли вместе с Лялей, двери открыла работница, сказала, что в доме больные, просят не беспокоить и захлопнула дверь.
— Крепок теремок!
Ляля позвонила еще раз и заставила работницу рассказать все, что знает о Лешке. Сведения оказались очень скудными: хозяйке полегчало, и Леонид вернулся в поселок. Вчера приезжал. Сегодня не было. Наверно, не приедет. На все прочие вопросы следовал один ответ: «Та я не знаю».
— Я поеду в поселок, — сказала Ляля.
— Я уже был. Нет его там.
— Надо еще раз поехать, поговорить со стариками. Прежде всего поговорить со стариками.
— Ну, ты как хочешь. А я останусь в городе. Уверен, что Лешка здесь. Его все время в город тянет.
Не знаю, было ли это простой случайностью или мне удалось разгадать Лешкин характер, но едва мы расстались с Лялей, едва очутился я на первой бойкой улице — впереди мелькнула знакомая ковбойка. Я тут же потерял из виду Лешку, но теперь знал, где его искать. Заглянул в ближайший ресторан, потом в другой. Было как-то нехорошо оставлять учебники на вешалке, получать на них номерок, но швейцар категорически запретил входить в зал с учебниками под мышкой.
Нашел я Лешку в пивной летнего типа, застекленной разноцветными стеклышками, наполненной хмурыми людьми, как переспелый арбуз черными семенами. Все толпились, все спешили, все чего-то требовали. В первую минуту Лешка обрадовался мне, поднялся навстречу, но сейчас же опустился на стул, неуверенным, небрежным движением отодвинул пустую кружку. Я пробовал заговорить, но Леонид не слушал меня.
Вдруг он решительно поднялся:
— Пошли!
Я подумал, что он поддался моему влиянию и направляется домой. Но, едва миновали площадь и прошли несколько кварталов, Жилов свернул в ближайший переулок.
— Давай сюда!
Мы оказались в ресторанчике, не отличавшемся ни особой чистотой, ни особым уютом. Назывался ресторанчик «Уют».
Лешка украдкой оглянулся вокруг, как бы опасаясь кого-то, и направился в дальний угол.
Посидели, ничего не заказывая, вдруг Лешка встал:
— Пошли!
И снова бродили по улицам; я говорил что-то хорошее о дружбе, о том, что мы все ждем его и что Ляля просила передать привет. А Лешка не слушал, спешил куда-то, шел размахивая руками, задевая прохожих. Поднялись на горку, усаженную красивыми подстриженными деревцами, потом сбежали вниз: знакомый переулочек, свежевырытые траншеи и длинные, похожие на громадные макароны, газовые трубы.
Сверкают голубые зарницы, сурово поглядывают защитные стекла сварщиков, подъемные краны жилистой рукой выжимают бетонные блоки, а под ними — затянутые тюлем окна квартиры Жиловых.