Сегодня-позавчера

Храмов В И

Проснулся. Только начало сереть небо на востоке. Снег продолжал падать. Не густо, так, мелким инеем, носимый порывами легкого ветерка, почти невидимый в сереющем рассвете. Ещё подморозило. Вздохнул. Мы - выжили. Ещё одну ночь. Надо выжить ещё и день.

Что там утро принесло? Румыны. Три человека шли от дороги в нашу сторону, внимательно осматривая тела.

– Сидите тут!
– говорю своим.

Беру пулемёт и ползком, раздвигая руками снег, ползу под танк. Ползу бесконечно долго. Вот и вонючий, стылый, и,

уже безопасный, танк.

Выставляю ствол меж катков. Один из румын это заметил. Закричал, припадая на колено, вскидывая винтовку. Двое других - последовали его примеру.

Стреляю короткую им под ноги. Залегают.

– Идите на буй!
– кричу. И стонаю - рот опять свело судорогой боли.

Стреляю опять короткой. Перед лицами румын взлетают фонтаны снега и мёрзлой земли. В меня тоже стреляют. И не только эти. От дороги бежит цепь солдат.

– На буй!
– опять кричу, плевав на боль.

И ещё раз укладываю перед их лицами пули. Не понимают. Прочерчиваю цепочку фонтанчиков меж двух румын. Оглядываются. Доходит? Отделяю фонтанчиками снега ещё одного. Дошло, что не убить вас хочу, а прогнать?

– Идите на буй!

Дошло. Поползли обратно. Сначала - ногами вперёд. Потом видят - не стреляю, разворачиваются. Через метров десять один рискнул приподняться. Видят же - не стреляю. Поднялись и припустили бегом к дороге. Встретились с цепочкой, наступающей от дороги, что-то обсудили, повернулись ко мне:

– На буй!
– донёс до меня ветер.

Стреляю в них. Сильно выше голов. Развернулись и припустили к дороге. Лишь один, который меня первым и заметил, вскинул руку и помахал. И ему я пострелял. Сильно завышая. Чтобы не попасть.

Бегите. Нет у меня желания сегодня вас убивать.

– Ей! Братцы-кролики! Как вы там?
– кричу я в тыл.

– Нормально!
– слышу голос Егора.

И это - хорошо. Сначала хотел тут остаться. Но быстро замёрз. Пополз обратно. Оба бойца лежали с винтовками в осыпавшихся окопах. С напряжением ждали завершения моего поползновения. И вот я съезжаю в окоп.

– Война временно откладывается соглашением сторон, - возвестил я.

– Ну, раз прятаться уже не надо, то надо огонь развести, - Егор довольный потёр руки друг об друга, - Лошадь, дуй за дровами!

– А что сразу я?
– возмутился Сашок.

– Потому что ты - Лошадь! Понял?

– Нет!

– Заикали вы!
– ору я. От боли, от стресса, от усталости, - Щас оба - нах пойдёте! Мне что вам, гля, график установить? Или, как дети, конаться будите? Я, глять, вам щаз обоим шеи намылю! В атаку на дорогу с голыми... пойдёте! Как бабы, гля, раскудахтались! Бегом, мать... Бога... душу... дивизию!

– О, у Деда челюсть прошла, - ответил довольный Егор, придавая Сашку ускорения в виде пинка, - пойду, ёмкость поищу какую. Котелок. Хоть кружку, какую.

Чему доволен такой? Что

я тут вторым армейским разговариваю? Или что вообще разговариваю? А тебе-то что до моих болячек?

– Э, Конь Педальный? Ты куда рванул-то? На танк посмотри!
– кричу я, - Как ты бревно целое не увидел? Да, Лошадь, горе мне с тобой! И топор с пилой прихвати. А то тоже - не увидишь.

– Глаза пилоткой обшиты, - прокомментировал Егор.

– Напоминаю - это танк. И он - не сгорел. Значит - в нем полно горюче-смазочных материалов. Улавливаешь мысль? Горючих.
– Продолжил я.

Потом повернулся к Егору:

– А ты что скалишься? Уже нашёл тару, кондитер-универсал? Кого ждём? Мадьяр - в собутыльники?

Бойцы тащат бревно, пилят его двуручной пилой, колют чурбаки на мелкие колышки, разводят огонь. Топливо слить не удалось, в вот вымочить тряпку в бензине - вполне. Пошло на розжиг.

Я - бездельничаю. Типа, их контролирую, за румынами поглядываю. Вдруг - бой? А я - уставший?

А вот и гости. На дымок слетаться стали. Отгоняю нахлебников пулемётными очередями.

Греем на огне тушёнку. Запиваем тёплой водой - не дождались кипения. Пусть - пронесёт. Это будет позже. Не сейчас. А сейчас - теплый поток бежит по пищеводу, распространяя волны жизни по организму. Потом ели горячую тушёнку, накладывая на плитки галет. Облизывали грязные жирные пальцы - саниструктор упал бы в обморок. А кишечные расстройства - радостно спешат на огонёк.

Опять прогоняли любопытных румын. Пришлось даже им по ногам стрелять.

– Думал - всё! Без боя - не уйдут. Ушли, - сказал Сашок. Он смотрел на банку сгущёнки, что варилась в котелке. С таким видом смотрел, будто это не кипящая вода, а Ю-Тьюб в планшете с надгрызенным яблоком.

– Повезло. Что не немцы. Были бы немцы - вчера бы нас ещё "зачистили". Порядок у них. А эти - совсем дикие. И ленивые. Видимо, командования у них совсем не осталось.

– Думаешь?
– спросил Егор.

– Если бы были офицеры - ушли бы румыны? Некому их в атаки гнать. Вот и не лезут, - пожал я плечами. Я сидел лицом к дороге.

– Куда же они делись, офицеры ихние?

– Кто знает?
– опять пожал плечами я, - может, выбили их. Может, драпанули в первых рядах. Вот переловят их, тогда и спросят.

– Ну, мы об этом не узнаем, - махнул рукой Егор.

– А тебе не всё равно?
– спросил молчавший библиотекарь, не отрывая глаз от банки, что забавно подпрыгивала на дне котелка.

– Всё равно, - пожал плечами Егор, - просто, любопытно. Дед, а зачем её варить? Она и не варёная - мёд и мёд.

– Увидишь. Варёная сгущёнка - совсем другой вкус. Не боись - хуже не станет. Кстати, Лошадь, спасибо за сгущёнку. Где ты её только отрыл?

– Отрыл. Именно - отрыл. Свои вещи искал, вот и отрыл. Заначка была. На чёрный день.