Сегодня-позавчера
Шрифт:
Лошадь тащит кавалерийскую пику. У меня - шок. Откуда? Была в горе сданного оружия. Времена лихих конных атак ещё не закончились, оказывается. Это я думал, что холодное оружие должно исчезнуть в век автоматического оружия, а вот румыны - не думают. Да, и наши. Наши "гусары", что воевали несколько дней бок о бок со штрафниками, также таскали свои шашки на боках. Не видел, чтобы применяли - воевали как пехота. До противника добирались с ветерком, спешивались и воевали пешими, но шашки таскали исправно на боку.
Вижу широкогрудые танки, что утюжили снежную целину в поднятой ими
Стал махать получившимся "японским" флагом над головой. Залез на башню, встал в полный рост. И опять забыл о пленных. Снять меня - как два пальца об асфальт! Обошлось.
Гулко, каким-то тупым-протяжно-звонким буханьем стрельнули танковые пушки. Характерно, так. Не спутаешь. Аж сердце подпрыгнуло - как я соскучился по этому звуку!
Два куста разрывов встали у дороги. Как стоп-сигнал - по эту сторону взрывов всякое движение - прекратилось. Вся масса людей - залегла. Там, дальше, за разрывами - ускорились, бросая оружие, амуницию, обоз.
Мать моя женщина! Какие красавцы! Это я любовался нашими танками, легендарными Т-34, что широкогрудыми кораблями летели над белым морем снега, качаясь на этих снежных волнах. В поднятой танками снежной пурге и не заметил, что танки облеплены заснеженными, как снеговики, людьми, что жались к броне.
Крайний, левый танк резко крутнулся на резко вставшей колом гусенице, полетел к нам. Я думал, при этом манёвре, люди с него посыплются, как брызги от собаки - удержались.
"Наши" пленные вскинули руки в небо. Я ещё рьянее закрутил флагом над головой.
Танк резко встал. Снег - полетел дальше, оседая на пленных, что шарахнулись от него, падали на отёкших от долгого стояния на коленях ногах, друг на друга. Башня с жужжанием покрутилась вправо-влево, обведя нас стволом 76-мм пушки, замерла в направлении танка румын. Посыпалась с брони пехота, отряхались, крутя корпусом, как уже упоминавшиеся собаки, не опуская оружия с нас. Круто! Зрелище, достойное руки Тарантино.
– Свои!
– кричу, - Русские! Штрафная рота Н-ской дивизии М-ской армии. Донской фронт!
Стволы автоматов чуть дёрнулись, чуть опустились.
– Боец Кенобев! Штрафная рота. М-ская армия! Это наши пленные!
– опять кричу.
Открываются, почему-то с грохотом, танковые люки. Оттуда - пар. Из пара - танкисты. Двое - как спрыгнули, сразу повалились на землю. И лежат, раскинув руки. Отдыхают? Так тяжело им пришлось?
А командир танка, в зимнем комбинезоне на меху, в танкошлеме меховом, в унтах, неспешно открыл планшет, сверился с ним нахмуренно, снял перчатки, махнул мне:
– Спускайся, боец!
Я спрыгнул. Подошёл. Танкист протянул руку, смотрит прямо в глаза:
– Капитан Анистратов, Н-ская бригада. Как вы тут оказались?
Руку жмёт крепко, в глаза смотрит пристально.
– Так мы тут и были! Ниоткуда не оказывались. Уже третий день ведём тут бой. Сначала отбили село, теперь - удерживаем, - отвечаю я.
–
– Бывает, гражданин начальник. А мы - есть. Вот, танк подбили, мадьяр порубали, повязали - этих вот.
– Молодцы! Доложу о вас командованию. Молодцы! Тяжко было?
– Нормально. У штрафников - легко не бывает.
– Ну, да. Верно. А что там, не знаешь?
– Вчера - наша дивизия билась. Уже сутки - ничего не слышим.
Капитан покачал головой, повернулся к усатому дядьке из танкодесантников:
– Оставь тут пару человек, мало ли. Нет, пятерочку. Двоих - мало. И, вот что. Сам останься. Понял?
Усатый, злобно глянул на меня, кивнул.
– Ну, бывайте, штрафные! Повтори фамилии!
Я - продиктовал. Капитан записал карандашом в свой планшет, захлопнул, шагнул к танку.
– К машине, - как-то буднично, вполголоса сказал.
Но, танкисты подорвались, полезли по танку в люки. Десант - на броню. И пристёгиваются. Вот почему они не свалились! Капитан сел на башню, ноги - в башню, схватился за свой люк, что закрыл ему грудь, как щитом, что-то крикнул в машину. Потом козырнул нам, танк взревел, пошёл, выкидывая позади комья снега.
Наши! Победа! И мы - живы!
Воткнул пику в решётку радиатора битого танка. За башней. Полотно хлопнуло на ветру. Без сил сел на башню, уронив голову и руки. Сил совсем не осталось. Напряжение схлынуло, как вода, выпушенная из запруды, оставив голые камни на пустом дне моей души.
Косяк.
Так как нас стало на 6 автоматов больше, заставили часть пленных копать могилы. Ребят надо хоронить.
А пленных становилось все больше и больше. Сами приходили, приводили пленных десантники танковой бригады.
Равнина перед пепелищем села оживала. Текли ручейки румын, как стада овец, сгоняемые овчарками-автоматчиками в бледно-жёлтых, как слоновая кость, дублёнках. Пошли грузовики с пехотой. Нашей пехотой. Тут уже многие были, как и мы - в ватниках и шинелях защитного цвета. Зашныряли мотоциклы с опулемётченными колясками.
Егор суетился, как заведённый. Глаза его блестели азартным огнём. Лошадь - кашеварил. Десант поделился сухпаем и концентратами. А я так и сидел на башне танка, обняв пулемёт. В абсолютной апатии. Ходили люди, что-то спрашивали, что-то мне кричали. Мне было - фиолетово. Не хотелось даже моргать, не то, что рта раскрывать. Слезть с танка - не было сил. Зад уже примёрз, но подняться, оторвать седалище от ледяной стали - было выше моих сил.
– Бог в помощь!
– слышу крик.
Акцент странный. Как у Лаймы Вайкуле. Скосил глаза. Стоит боец, улыбается. Привел толпу пленных. Он - не из танковой бригады. Знаков различия нет. Штрафник? Не знаю такого. Оружие у него - занимательное. АВС. Автоматическая винтовка. Редкое. До войны выпускали небольшой серией. Капризное, не для всех. Для умелых и заботливых рук. С привычкой к обращению с техникой. Какая-никакая - а автоматика. Бросили производство - выходило дороже пулемётов ДП. Откуда он взял? Штрафник? И это обращение, не комсомольское.