Сёгун
Шрифт:
– Я уеду утром, с вашего разрешения, после атаки. Вы не дадите мне свежих лошадей? Я не должен заставлять ждать господина Торанагу. Я поеду повидаться с ним. Так повелел мой господин в Осаке. Я надеюсь, вы проводите меня, Нага-сан.
– Если мне прикажут, я поеду, – Нага говорил, опустив глаза, но весь сгорал от подавляемой ярости.
Дзозен ушел от них и вместе с телохранителями поднялся на холм к своему лагерю. Он переставил часовых и приказал своим людям спать, вошел в маленькую палатку в кустах, которую они поставили от дождя. При свете свечей под москитной сеткой он переписал
– Выпусти его где-нибудь в кустах, – прошептал он, – спрячь его где-то, где он мог бы безопасно просидеть до рассвета. Будь осторожней, здесь везде у них глаза. Если остановят, скажи, что я приказал вести патрулирование, но сначала спрячь голубя.
Самурай исчез молча, как таракан.
Довольный собой, Дзозен поглядел вниз в сторону деревни. У крепости и на противоположной стороне в доме, где жил Оми, горели огни. Как раз под ним в доме тоже горело несколько огней, этот дом сейчас занимал чужеземец.
– Этот щенок Нага прав, – подумал Дзозен, отмахиваясь рукой от москитов. – Чужеземец – это мерзкая зараза.
– Спокойной ночи, Фудзико-сан.
– Спокойной ночи, Анджин-сан.
Седзи за ней закрылись. Блэксорн скинул кимоно и набедренную повязку, надел более легкое ночное кимоно, залез под москитную сетку и лег.
Он задул свечу. Глубокая темнота окружила его. Дом теперь совсем успокоился. Маленькие ставни были прикрыты, но он мог слышать прибой. Луна была закрыта облаками.
Вино и смех вызвали в нем сонливость и эйфорию, он слушал шум волн и чувствовал себя плывущим, его мозг затуманился. В деревне внизу вдруг залаяла собака. «Хорошо бы завести собаку, – подумал он, вспомнив своего домашнего бультерьера. – Интересно, жив он еще? Его имя было Грог, но Тюдор, его сын, всегда звал его «Огог».
– Ах, Тюдор, мой мальчик. Как давно это было. Хотел бы я повидать вас всех – хотя бы написать письмо и послать его домой. «Давай посмотрим, – подумал он. – Как бы я его начал?»
«Мои дорогие! Это первое письмо, которое я смог отправить домой с тех пор, как мы высадились в Японии. Теперь у меня все хорошо, так как сейчас я представляю, как жить по их законам. Пища здесь ужасная, но сегодня вечером мне как раз достался фазан. Скоро я получу обратно свой корабль. С чего мне начать вам свой рассказ? Сегодня я что-то вроде феодала в этой незнакомой вам стране. У меня дом, лошадь, восемь служанок, домоправительница, мой собственный парикмахер и моя собственная переводчица. Я теперь чисто выбрит и бреют меня каждый день. Стальные лезвия для бритья у них, наверняка, самые лучшие в мире. Мое жалованье огромное – достаточное, чтобы накормить в течение года двести пятьдесят японских семей. В Англии это было бы почти как тысяча гиней в год! В десять раз больше моего жалованья, получаемого в голландской компании…»
Кто-то
– Анджин-сан? – донесся легчайший шепот, наполненный обещанием.
– Хай? – спросил он, вглядываясь в темноту, но ничего не видя.
Шаги приблизились. Блэксорн слышал, как женщина встала на колени, откинула сетку и забралась к нему под полог. Она взяла его руку и подняла ее к своей груди, потом к губам.
– Марико-сан?
В темноте она сразу же закрыла пальцами его губы, стараясь, чтобы он не шумел. Он кивнул, понимая, как сильно они рискуют. Он держал ее за тонкое запястье и водил по нему губами. В темноте его другая рука нашла и стала гладить ее лицо. Она один за другим целовала его пальцы. Волосы Марико были распущены и доставали ей до пояса. Его руки скользили по ее телу, он ощущал дивную легкость шелка, под кимоно ничего не было.
На вкус она была изумительна. Он тронул языком ее зубы, потом провел им вокруг глаз, открывая ее для себя таким образом. Она распустила пояс накидки и дала ей упасть, дыхание ее стало совсем слабым. Она придвинулась плотнее. Потом начала ласкать его руками и губами. С большей нежностью, страстью и опытом, чем он себе мог представить.
Глава Тридцать Третья
Блэксорн проснулся на рассвете. Один. Сначала он был уверен, что это был сон, но запах ее духов все еще ощущался, и он понял, что это было в действительности.
Осторожный стук в дверь.
– Хай?
– Охайо, Анджин-сан, гомен насай, – служанка открыла седзи для Фудзико, потом внесла поднос с зеленым чаем, миску рисовой каши и сладкий рисовый кекс.
– Охайо, Фудзико-сан, домо, – сказал он, благодаря ее. Она всегда сама приходила с завтраком, открывала сетку и ждала, пока он ел, а служанка раскладывала свежее кимоно, таби и набедренную повязку.
Он пил зеленый чай, размышляя, знает ли Фудзико о прошедшей ночи. По ее лицу ничего нельзя было понять.
– Икага дес ка? – спросил Блэксорн. – Как вы?
– Окагасама де дзенки дес, Анджин-сан. Аната ва? – Очень хорошо, спасибо, а вы?
Служанка вынула чистое белье из шкафа и оставила их одних.
– Аната ва еки немутта ка? – Вы хорошо спали?
– Хай, Анджин-сан, аригато годзиемасита! – Она улыбнулась, дотронулась рукой до головы, делая вид, что она болит, показывая, что она была пьяна и спала как каменная. – Аната ва?
– Ватаси ва еки немуру. – Я спал очень хорошо. Она поправила его: «Ватаси ва еки немутта».
– Домо. Ватаси ва еки немутта.
– Ей! Тайхеней! – Хорошо. Очень хорошо.
Потом из коридора донесся голос Марико, окликающий: «Фудзико-сан?»
– Хай, Марико-сан? – Фудзико подошла к седзи и приоткрыла их. Он не мог видеть Марико и не понял, о чем они говорили.
«Надеюсь, никто не знает, – подумал он, – Я буду молиться, чтобы это осталось в секрете, только между нами. Может быть, было бы лучше, если бы это был просто сон».
Блэксорн начал одеваться. Вернулась Фудзико и стала на колени, застегивая ему пояс.