Секция плавания для пьющих в одиночестве
Шрифт:
— Ты давно рисуешь? — спросила Лиза, взглянув на него.
— С детства. Но это, конечно, не в счет. Ходил в художку, но бросил через пару лет.
— Почему?
— Не знаю. — Мара пожал плечами. — Мне не очень там нравилось.
Лиза помолчала.
— Знаешь, если честно, я и к творческим людям всегда относилась с подозрением, — сказала она после паузы, — раньше я никого вроде тебя не встречала. Мне не нравились люди, которые так и лезут в твою жизнь через ленту, спамят своим «творчеством», как будто хотят всем понравиться. А как посмотришь на их рисунки или пошлые эскизы татуировок, так сразу понимаешь, что сказать им в сущности нечего.
Мара улыбнулся. Ему, конечно, было приятно это слышать.
— И что же еще в этом мире тебе не нравится?
Лиза
— Дай подумать. М-м-м… Много всего. Книжки по мотивации, хюгге, напыщенность, радикализм на словах, отдых по путевке, ароматные палочки, солнечную погоду, нешерстистых зверей…
— Да уж, немало всего… — Мара засмеялся. — А что тебе нравится?
— Ну, я люблю, крепкий чай и кофе со сливками, хотя можно и с соевым молоком. — Она подмигнула. — Курить, спать, улыбчивых домохозяек — если наблюдать за ними издалека, — общественный транспорт, Москву и Питер, одежду, секонд-хэнды, пирсинг — хотя себе делать боюсь, — пилить ногти, иногда кусать, цветные волосы, медицинские статьи о неизлечимых болезнях, которые меня не касаются, все полосатое, ездить с мамой в магазины… когда она еще брала меня с собой; сидеть с подругой в пустом кафе, смотреть дурацкие шоу на ютубе, нейролептики, некоторые легкие наркотики, чистые несанаторские столовые, монастырские пироги, пасмурную погоду, теперь вот, наверно, полюблю работать натурщицей… — Она засмеялась.
— Да, список впечатляющий, — сказал Мара.
— Вот такая я курица. — Лиза залпом допила свой стакан, оставив на дне только тонкую полоску рубинового цвета, и добавила: — Никто до тебя меня не рисовал, Мара, помни об этом. Так что теперь, думаю, я должна стать твоей музой. Можно я буду твоей соевой курицей?
— Наверно, уже так и есть, — тихо сказал Мара. — Ты уже моя муза.
~ ~ ~
В тот вечер Лиза действительно напилась, и они решили не идти на ужин. Допоздна в номере играла музыка. Мара лежал на полу, положив под голову рюкзак, а вокруг него легким облачком проплывала Лиза. Он наблюдал за ней с полуулыбкой, допивая третий или четвертый стакан вина. Настроение потанцевать на нее нашло, когда она поставила песню «Money» группы The Drums. Она скинула тапочки, подошла к Маре и попыталась поднять его с пола, потянув за руки:
— Давай, Мара, вставай! Сегодня мы свободны делать что угодно, а завтра об этом никто не вспомнит.
— Я не умею танцевать, — сказал он, — к тому же я еще слишком трезвый, чтобы забыть об этом.
— Не бойся, давай потанцуем! — Она, смеясь, вцепилась в его запястья. — Я так давно не танцевала.
Мара немного приподнялся на коленях, но тут же притянул Лизу к себе, и они вместе повалились на пол. Ее руки оказались у него на плечах, а голова склонилась над его лицом. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Мара поднял ладонь, чтобы коснуться ее щеки, но Лиза приподнялась на руках, вдавив его плечи в пол, а ноги подтянула вперед, сложив их в коленях. Теперь она сидела у него на животе. Мара, закашлявшись, обнял ее за талию и снова прижал к себе. Они потерлись носами, но вдруг Лиза, не переставая улыбаться, дернулась в сторону и, придавив его предплечье, упала на спину. Он попытался высвободить руку, но у него не получилось. Тогда Мара перевернулся вслед за Лизой и оказался на ней сверху. На мгновение он почувствовал своей грудью ее маленькие, придавленные его телом груди. Мара приподнялся на левом локте и правой рукой дотронулся до ее лба, запустив пальцы в ее короткие волосы.
Какое-то время они лежали, сбивчиво дыша, слушая быстрый рифф бас-гитары, заполнявший комнату своим мажорным мотивом. Потом Лиза, набравшись сил, оттолкнула Мару. Он, не удержавшись на локте, снова повалился на спину, а она вскочила на ноги и начала танцевать.
Лиза протянула руки вперед, к нему, над ним, выставив открытые ладони, и стала покачивать полусогнутыми коленями в такт музыке. Мара сел на полу и на ощупь нашел стакан с вином. Он чуть не опрокинул его, задев пальцами, но Лиза этого уже не видела. Она закрыла глаза
Вскоре закончилась песня, потом еще одна, и еще… Лиза танцевала, а Мара переместился поближе к кровати, прилег на полу, положив под голову рюкзак и поджав ноги, чтобы ей не мешать. Он наблюдал за ней из своего угла — сначала с улыбкой, потом рассеянно, с полузакрытыми глазами. Его пьяный взгляд выхватывал ее резкие повторяющиеся движения на фоне советских обоев, и вскоре ему стало казаться, что Лиза вошла в какой-то транс и уже не может остановиться сама. Словно все, что в ней накопилось за месяцы одинокого и мрачного существования, рвалось теперь наружу в каком-то странном диком ритуальном танце… Нет, это был не ритуал. Больше это было похоже на истерику.
Он взглянул на часы — было уже заполночь. За стеной над ухом Мары раздались неуверенные постукивания — должно быть, кто-то из пациентов не мог уснуть. Лиза, казалось, этого не слышала и не чувствовала времени. Она вся дрожала от усталости, но продолжала танцевать. Из уголков ее глаз потекли слезы, оставлявшие соленые дорожки на щеках. Ложбинка под носом тоже стала влажной, на ее верхней губе долго дрожала маленькая капля, которая, наконец, упала на пол.
Мара поднялся, подошел к столу и выключил колонку. Лиза продолжала танцевать. В тот момент Мара действительно испугался. Он положил руку Лизе на плечо, но она как будто не почувствовала его прикосновения. Тогда он с силой сжал ее предплечья и медленно опустил ладони, переместив их на запястья, сцепив их в замок; он почувствовал мурашки на ее коже, как будто она замерзла в этой натопленной комнате. Лиза остановилась. Она открыла глаза и невидящим взглядом обвела комнату, потом удивленно посмотрела на Мару.
— Давай спать, — сказал он дрогнувшим от волнения голосом. — Уже поздно.
Лиза кивнула, закрыла ладонями лицо и молча, пошатываясь, пошла в ванную комнату.
Когда она вернулась, он уже разделся и лежал в кровати у стены напротив двери. Лиза, не взглянув на Мару, прошла к своей постели, присела на край и стала медленно стягивать джинсы. Мара тут же отвернулся к стене, но все же успел заметить ее черные трусики и худые мальчишеские бедра.
Он зажмурился и попытался думать о коте. Это не помогло. Тогда он представил холодное, освещенное тусклым светом нутро своего далекого холодильника, в котором до сих пор лежат несвежие остатки помидоров и других овощей, которые он забыл доесть перед отъездом; как они, словно в ускоренной съемке, бессмысленно покрываются плесенью и превращаются в почерневшие трупы. Это помогло, и он притворился, что не слышит, как скользит ткань по бледной коже девушки.
Наконец, у него за спиной скрипнул матрас и зашуршало одеяло. Лиза выключила свет и невнятно прошептала:
— Спокойной ночи…
Она точно назвала чье-то имя, но Мара не расслышал, чье именно. Он подозревал, что Лиза звала не его. И все же он запоздало сказал:
— Спокойной ночи, Лиза.
Она не ответила.
Мара долго не мог заснуть. Он боялся повернуться, чтобы не разбудить Лизу — если она уже спала, то спала глубоким сном, беззвучным и неподвижным. Было около двух часов ночи, когда он рискнул подняться с кровати и пойти в ванную, чтобы почистить зубы и, возможно, если сон так и не придет, почитать что-нибудь до рассвета. На цыпочках Мара прокрался к столу, порылся в ящиках и схватил первую попавшуюся брошюру, которая оказалась плохо иллюстрированным санаторским буклетом с описаниями платных услуг.
В ванной Мара почистил зубы и сполоснул лицо. Когда он выключил воду, то услышал какой-то шорох, донесшийся из комнаты. Он оставил брошюру у раковины, тихо приоткрыл дверь и выключил за собой свет. Выглянув из-за угла, Мара увидел Лизу, сидевшую на полу в центре комнаты, прямо перед столом. Она была совершенно голая. Ее трусики валялись у ножки кровати. Окно было открыто, и занавески медленно раскачивались, впуская внутрь нясные лунные лучи — они скользили по стеклу на рамке с черным уголком и нежно касались выступавших костей на лизиных плечах. Снегопад перестал, и ночь была чистая, холодная и ясная.