Секретная просьба (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Ну, хватит, — проговорил Степан и вытолкал инвалида из пролётки.
Три дня Лёшка не сводил восхищённых глаз со Степана. Потом солдат снова уехал на фронт.
А ещё через день исчез Лёшка. Обыскались Зыковы, а его нет и нет, словно и на земле не жил.
Глава четвёртая
«АГИТАТОР»
Войска полковника Громолысова занимали участок фронта от села Дудницы до реки Рыськи. В Дудницах был штаб. А сразу же за селом
Полк занял оборонительный рубеж ещё осенью прошлого года и с той поры стоял без всякого движения. Солдаты привыкли и к Рыське, и к Дудницам, и к тому затишью, которое держалось вот уже около года. Тут они перезимовали, тут встретили весть о свержении царя, перемесили весеннюю грязь и дождались лета.
Ещё с весны солдаты заговорили о мире, о земле, о скором возвращении домой к жёнам и детям. Однако война не кончалась. Не решался вопрос и с землёй. К лету дисциплина в полку Громолысова заметно пала. Солдаты уже без прежнего почтения относились к офицерам и к самому полковнику. В окопах роптали на жизнь, на Временное правительство и всё чаще поговаривали о том, что пора-де Громолысову показать дулю, бросить ружья, а самим — по домам. Обстановка в полку накалялась.
Разное бывало в полку, а вот такое случилось впервые: в один из июньских дней адъютант командира полка прапорщик Лещ доложил полковнику Громолысову о необычайном происшествии, случившемся на их участке фронта, — в окопах появился мальчик, назвался Лёшкой.
— Мальчик? — переспросил Громолысов.
— Так точно, — ответил Лещ.
— Немедля отправить с фронта, — распорядился полковник.
— Слушаюсь.
Лёшку отправили.
Однако прошёл день, и прапорщик снова докладывал командиру полка о появлении мальчика.
— Ещё один?! — удивился полковник.
— Нет. Тот самый.
— Вот как! Вы что же, его не отправляли?
— Отправил.
— Так что же?
— Так он обманул сопровождающих солдат и начальника станции и снова вернулся.
Тогда Громолысов распорядился привести Лёшку. Он долго смотрел на щуплую поджарую фигурку мальчика, на большие горящие возбуждением и упрямством глаза, наконец произнёс:
— Патриот, значит. Защитник отечества!
Прапорщик Лещ хихикнул.
— Я хочу сбить германский аэроплан, — проговорил Лёшка.
— Аэроплан?!
— Он всё про какого-то Степана Зыкова говорит, — произнёс Лещ.
— А кто такой Степан Зыков?
— Полный георгиевский кавалер, — выпалил Лёшка.
— Ах, вот оно что! — Полковник задумался. — Значит, ты за войну. До полной победы!
— Я хочу германский аэроплан, — повторил мальчик.
Лещ снова хихикнул. Однако Громолысов строго посмотрел на своего адъютанта, потом перевёл взгляд на Лёшку и, к превеликому удивлению Леща, отдал приказ оставить мальчишку на фронте.
— Пусть покрутится среди солдат, — проговорил полковник. — Для нас и такой агитатор — клад.
— Агитатор! — хихикнул прапорщик Лещ.
Ружья Лёшке не дали. Приписали в обозную команду к походной кухне.
— Да ты, — говорил Пятихатка, полковой повар, — не горюй. Старайся, так, может, и ружьё дадут и в разведку посылать станут.
И Лёшка вовсю старался. Он колол и пилил дрова, размешивал длинным черпаком кашу, до блеска надраивал котлы. А вечерами они с дядей Акимом укладывались под колёса походной кухни, и мальчик приставал с расспросами. Начал с аэропланов.
— Летают, — отвечал Пятихатка. — Только я всего раз их и видел. Аккурат летом прошлого года. А зачем тебе аэроплан?
Лёшка не ответил и тут же полез с новым вопросом:
— А за что кресты дают, дядя Аким?
— За разное, — неохотно ответил солдат.
— А за что — за разное? — не отставал Лёшка.
— За пленение германского офицера, — стал перечислять Пятихатка, — за спасение полкового знамени, за вынос с поля боя раненого командира. За разное дают. Только ведь его и заслужить не просто. Жди ты, пока тебе германский офицер дастся. А знамя, так ведь оно и всего одно на весь полк… Ты что же, по своей воле на фронт? — спросил неожиданно кашевар.
— Я крест хочу, — проговорил Лёшка.
— Эна оно чего. Ну, ну, жди ты этого самого креста. Может, тебе, как особо важной персоне, и дадут. Только вот я третий год на войне, да всё ни при крестах, ни при медалях.
— Так вы же, дядя Аким, при кухне.
Пятихатка обиделся.
— Дура, — сказал он и задрал край рубахи.
Лёшка увидел красный рубец, перехвативший солдатский бок. Мальчик поморщился и отвернулся.
— Нет, — проговорил солдат, — смотри. Знай, что на войне всюду пекло. — И опять повторил: — Дура.
Каждый день мальчик запрягал мерина, и они с дядей Акимом ехали к передовой, почти к самым окопам, кормить солдат. Собирались солдаты, начинались шутки.
— Генерал, генерал приехал! Аккурат для войны у тебя самое подходящее орудие, — смеялись солдаты над Лёшкиной кухней.
— Хватит, — обрывал балагуров Пятихатка. — Чего привязались? Получил кашу — и будь здоров. Давай следующий.
Прошло несколько дней, и солдаты привыкли к Лёшке. Смотрят на мальчика — родную деревню, дом вспоминают. Теперь уже мало кто смеялся над Лёшкой, а наоборот, каждый норовил сказать доброе. И лишь один длиннющий солдат, по фамилии Ломов, поглядывал на мальчика косо, чуть что — гнал с передовой и всё говорил о том, что Лёшку надо немедленно отправить с фронта.
— Чего он? — спросил кашевара Лёшка.
— А что? Правду говорит Ломов. Ты бы и впрямь подумал о доме, отвечал Пятихатка.
Однако возвращаться Лёшка не собирался. Вечером мальчик ложился на спину и смотрел в высокое звёздное небо. И представлялся ему тот день, когда он совершит свой первый подвиг и заработает Георгиевский крест. Утром Лёшка вставал и с ещё большим усердием начинал крутиться около кухни.
— Старайся, старайся, — говорил Пятихатка. — Может, и впрямь дадут винтовку, может, и взаправду заработаешь крест.