Секретное досье
Шрифт:
К тому времени, когда я вывел на дорогу большой, с мягчайшими амортизаторами «линкольн-континентал», задние фары Долби светились далеко впереди на шоссе генерала Герайта. Восьмицилиндровый двигатель разогрелся как надо. Я увидел, что Долби свернул налево и поехал вдоль береговой линии. Эта дорога была обустроена не так тщательно, поскольку обычно ею пользовались только определенные грузовики, перевозившие разные материалы. Слева всего сотня метров моря отделяла нас от острова Запуска. Будь ночь получше, «гора» была бы ясно видна. Долби ушел еще дальше вперед и ехал, должно быть, со скоростью шестьдесят миль, несмотря на дорогу. Я полагал, что он сумеет
Этот участок дороги впереди закрыли, когда мне оставалось преодолеть всего три мили запретной дороги. Долби нигде не было видно, он проскочил.
Нащупывая запасную пачку сигарет, я коснулся шершавой ткани. Включил свет на приборной доске. Кто-то оставил на сиденье пару тяжелых рукавиц с асбестовой изоляцией. Не Барни ли был в этой машине, подумалось мне, он же изображал из себя энергетика. Затем я нашел свой «Галуаз».
Щелкнув зажигалкой, я ждал, когда она засветится красным.
Я все еще ждал, когда небо взорвалось дневным светом – вот разве что дневной свет и я, оба мы, не блистали такой ясностью в последнее время.
22
Я открыл дверцу и очутился в белой, застывшей, светлой, как день, ночи. Внезапно стало очень тихо, потом я услышал, как на дальней стороне острова жалобно завыла сирена.
Два вертолета прострекотали надо мной к острову Запуска и начали бросать в море ручные гранаты. Под каждым прожектор посылал во все стороны беспорядочно движущийся луч.
Воздушная полиция определила место, опознала и двинулась на свет большой вспышки, а я все еще ожидал, что у меня расплавятся глазные яблоки.
Одна из «вертушек» зависла, сделала разворот на 180 градусов и вернулась ко мне. Вспышка брызнула и угасла, и теперь сияние прожектора слепило меня. Я сидел очень тихо. Было 2.17. На фоне шума винтов более глубокий, резонирующий звук послышался в прохладном черном воздухе. С высоты из громкоговорителя донесся подкрепленный светом голос. Поначалу я не слышал или не понимал слов, хотя очень старался. Говорили с сильным акцентом.
– Не вздумай пошевелиться, парень! – повторил голос.
Два вертолета нависли над самым автомобилем; источник света говорящего находился футах в шести от моих глазных впадин – он тихонько кружил вокруг машины, держась на достаточном расстоянии от земли. Другая «вертушка» провела лучом своего прожектора над проводами высокого напряжения и вышкой с камерой. Свет казался желтым и тусклым после интенсивности резкого, почти зеленого цвета вспышки. Луч прорезал темноту, поднялся вверх по стальной лестнице этой вышки. Задолго до вершины я увидел в полусвете прожектора мертвого солдата: он наполовину свесился из разбитого стеклянного окна. В его смерти не было ничего удивительного. Никто не остался бы в живых в металлической башне, соединенной с линией высокого напряжения железными уголками на болтах самым профессиональным образом.
Примерно
23
Я открыл глаза. Из середины потолка свисала 200-ваттовая лампочка. От ее света у меня шелушился мозг. Я закрыл глаза. Прошло время.
Я снова открыл глаза, медленно. Потолок почти прекратил качаться. Вероятно, я мог бы встать, но решил не пытаться в течение месяца. Я был очень, очень старым. Солдат, которого я видел у кабинета генерала, сидел теперь в другом конце комнаты и читал все тот же номер «Конфиденшл». Крупные буквы на обложке вопрошали: «Является ли он законченным алкоголиком?»
Я бы сказал вам, чье лицо красовалось на обложке, но не могу позволить себе ответить на иск в миллион долларов, как это могут они. Солдат перевернул страницу и взглянул на меня.
Я помню, как меня доставили в эту комнату в 2.59 как-то ночью. Помню сержанта, который оскорблял меня: в основном англосаксонскими односложными словами из четырех букв, периодически вставляя для связи «коммуняка». Помню, что было 3.40, когда он сказал:
– Тебе незачем смотреть на часы, полковник. Твои дружки уже далеко.
Было 3.49, когда он ударил меня, потому что я 200 раз сказал «не знаю». Он еще много бил меня после этого. Он причинил мне такую боль, что в какой-то момент я захотел что-нибудь сказать ему. На моих часах было теперь 4.22. Они остановились. Разбились.
Я надеялся, что они станут придерживаться стандартной методики ведения допроса и скоро появится добрый следователь. Я лег на американскую армейскую койку. Ставни окна надо мной были заперты на висячий замок. Кремовая краска в этой большой комнате слегка отливала зеленцой в свете флуоресцентных лам. Я предположил, что мы находимся в одном из одноэтажных зданий административного блока на северной оконечности острова. В комнате было пусто, если не считать телефона, над которым стоял стул. На стуле сидел мой страж. Безоружный. Верный признак того, что они не шутили.
Лежать на жесткой металлической койке доставляло мне удовольствие. Я расслабил свои избитые, в синяках мышцы и снова попытался открыть заплывшие глаза. Мой компаньон оторвался от журнала «Конфиденшл» и направился ко мне. Я притворился мертвым; возможно, у меня к этому природный талант: это не составило мне почти никакого труда. Он пнул меня по ноге. Удар был не сильным, но разлившаяся боль отдалась в каждом нервном окончании от колена до пупка. Я удержался от стона и каким-то образом – от рвоты, но это было очень трудно. Совсем молоденький солдат полез в нагрудный карман. Я услышал звук зажигаемой спички. Парень осторожно сунул мне в рот сигарету.
– Если это остров иммигрантов Эллис, я передумал, – сказал я.
Солдат мягко улыбнулся, затем снова пнул меня по ноге. Отличное у него было чувство юмора, у этого паренька, великолепный ответ.
Я страшно проголодался. Паренек прочел «Конфиденшл», «Скрин ромэнсиз», «Гэлз энд гэгз» и «Ридерс дайджест», прежде чем меня увели. На внешней стороне своей двери я прочел: «Комната ожидания № 3». Мы прошли небольшое расстояние по коридору.
За дверью с надписью «Отделение безопасности офицера медицинской службы» находилось темное, уютное, теплое, как утроба, помещение; хорошая меблировка, яркий круг света от красивой латунной лампы на письменном столе красного дерева.