Секреты обольщения

Кадзи Таня

– У нас тоже дважды празднуют Новый год, – улыбнулась я. – Второй так и называют старый Новый год.

– Правда? – рассмеялась Юрико. – Забавно звучит. Вот и у нас так получилось. И границы этого праздника по сей день очень размыты. В провинции отмечают по старинке в середине августа, в столице, у меня такое впечатление, кто в июле, кто в августе. А в городе Никко, откуда я родом, в начале августа. Там, кстати, в ночь с пятого на шестое проходит грандиозный танцевальный фестиваль. И самые яркие воспоминания детства у меня связаны именно с этой ночью. Знаешь, до утра улицы заполнены танцующими, смеющимися, нарядно одетыми людьми. Во время О-Бон всегда танцуют Бон-одори, что-то типа ритуального хоровода. По легенде, Марукан, ученик Будды Шакьямуни, увидел во сне страдания своей умершей матери. Ученик

спросил Будду, как освободить дух от мучений, и тот велел ему устроить большие поминки по последним семи поколениям умерших. Сын последовал совету и увидел, как душа матери обрела покой. В то же самое время он понял вдруг, что мать при жизни многим для него жертвовала, и преисполнился благодарности. В честь обретения понимания Марукан пустился в радостный пляс. Вот отсюда обычай танцевать. У нас в городе это выглядит, словно бразильский карнавал.

– Мне кажется это странным, – заметила я. – Все-таки речь идет о душах умерших.

– У европейцев иное понятие смерти, – ответила Юрико. – А у нас во время О-Бон украшают могилы, раскладывают толстые рисовые лепешки «моти» и фрукты, курят ароматические палочки. Перед домашними алтарями расстилают циновку и ставят поминальные таблички с именами покойных предков, блюда с особыми кушаньями. Зажигают множество фонарей, чтобы души не заблудились на темной земле. Горящие фонарики спускают на воду на маленьких подставках, вроде корабликов. Особенно много таких плавающих светильников в печально знаменитых Хиросиме и Нагасаки.

Я вздрогнула и поежилась, отведя взгляд. Потом посмотрела на Юрико и спросила:

– А ты знаешь что-нибудь о горе Осорэ? Мой дед, он японец, рассказывал, что там можно поговорить с умершим человеком.

– Да, это так, – невозмутимо подтвердила она. – Кстати, скоро там будет проводиться летний фестиваль Осорэдзан Дзидзо. По-моему, он начинается двадцатого июля и проходит пять дней. Говорят, что души умерших собираются в кратере потухшего вулкана Осорэ. Итако при помощи специального обряда устанавливают связь с ними.

– Итако? – переспросила я.

– Да. Это местные шаманы-медиумы. Почти все – слепые старухи. Их готовят с раннего детства к такой жизни.

– А самоубийцы? – спросила я. – Их души тоже могут войти в контакт?

– А есть разница? – тихо спросила Юрико.

– У нас самоубийство осуждается, – пояснила я. – В христианстве это один из смертных грехов.

– В Японии другое отношение к смерти. Мы с детства привыкли думать о ней.

– А харакири? – еле слышно спросила я.

– Что? – повернулась ко мне Юрико и внимательно посмотрела в глаза. – Зачем тебе это?

Я видела, что ее начинает немного напрягать наш странный разговор.

– Я слышала, что японцы уважают людей, способных на харакири, – сказала я.

– Как это ни покажется дико, – ответила Юрико, – но для нас это традиция. И такой способ уйти из жизни определенный показатель высокого качества личности. Пойдем в зал? – неожиданно предложила она.

Я кивнула и отправилась за ней.

Из голубой тетради с изображением розовых цветов сакуры на обложке:

«Добровольный уход из жизни считался среди самураев высшим подвигом и высшим проявлением личного героизма. Примером исключительного самообладания и духовной стойкости во время церемонии харакири является история братьев Сакон, Наики и Хатимаро. Сакон, которому было 24 года, и Наики – 17 лет – за несправедливость по отношению к отцу решили отомстить обидчику – сегуну Иэясу. Однако они были схвачены, как только вошли в лагерь Иэясу.

Старый генерал был восхищен мужеством юношей, осмелившихся покуситься на его жизнь, и разрешил умереть им почетной смертью. Их третьего, самого младшего брата Хатимаро, которому было всего восемь лет, ждала та же участь, поскольку приговор был вынесен всем мужчинам их семейства. Братьев сопроводили в монастырь, где должна была состояться казнь. До наших дней сохранился дневник врача, присутствовавшего при этом и описавшего такую сцену:

«Когда приговоренные присели в ряд для отправления последней части экзекуции, Сакон повернулся к самому

младшему брату и сказал: «Начинай первым – я хочу убедиться, что ты сделал все правильно». Младший брат ответил, что он никогда не видел, как проводят сэппуку, и поэтому хотел бы понаблюдать, как это сделают они, старшие, чтобы потом повторить их действия. Старшие братья улыбнулись сквозь слезы – «Отлично сказано, братишка! Ты можешь гордиться тем, что ты сын своего отца» – и усадили его между собой. Сакон вонзил кинжал в левую часть живота и сказал: «Смотри! Теперь понимаешь? Только не вводи кинжал слишком глубоко, не то можешь опрокинуться назад. Наклоняйся вперед и твердо прижимай к полу колени». Наики сделал то же самое и сказал малышу: «Держи глаза открытыми, иначе будешь похож на умирающую женщину. Если кинжал застрянет внутри или тебе не будет хватать силы, наберись смелости и постарайся удвоить свои усилия, чтобы провести его вправо». Мальчик смотрел то на одного, то на другого, а когда они испустили дух, он хладнокровно вскрыл себе живот, чуть не перерезав себя пополам, и последовал примеру тех, кто лежал по обе стороны от него».

Вечеринка закончилась около трех часов ночи. Ко мне активно приставали несколько мужчин, желая познакомиться поближе. Но я только улыбалась, словно кукла, и делала вид, что ничего не замечаю. Все мои мысли были только об одном. Я хотела попасть на гору Осорэ.

– Тебя доставить к дому? – спросила Юрико, когда мы вышли из здания.

– И лучше бы прямо до постели, – усмехнулась я.

Она понимающе кивнула и что-то сказала шоферу служебной машины. Когда я уселась на заднее сиденье, Юрико, стоя на тротуаре, поклонилась и улыбнулась. Машина медленно отъехала. Я смотрела в окно на фигурку гейши, словно сошедшую со старинной гравюры Утамаро [12] . Только вместо традиционных гор, цветущих деревьев, дворцов фоном ей служила освещенная разноцветными огнями рекламы ночная улица современного Токио.

12

Утамаро Китагава – выдающийся японский художник, во многом определивший черты японской классической гравюры периода ее расцвета в конце XVIII века.

Прислушайтесь к ветру!Листья с горных вершинКружатся в поднебесье,Взлетают и падают, падают…Голоса! Голоса! Голоса!Сётэцу

Скорый поезд прибыл на вокзал города Нохедзи префектуры Аомори рано утром. Оттуда до города Муцу, недалеко от которого находился вулкан, было около пятидесяти километров. Проблем с получением информации у меня не возникало. Было такое ощущение, что все население Японии устремилось в эту местность. Попутчики мне охотно сообщили, что нужно пересесть на другой поезд, типа нашей электрички. Я вышла на вокзале и сразу ощутила, насколько воздух здесь прохладнее и чище, чем в Токио. Полуостров Симокита, у основания которого я сейчас находилась, был оконечной и самой северной частью главного острова Японии Хонсю. Я вдохнула полной грудью свежий бодрящий воздух и пошла к поездам местного значения. Но когда увидела толпы народа, спешащие в ту же сторону, то решила, что доеду автостопом.

Я остановила большой джип неизвестной мне марки, выворачивающий на автостраду. В нем оказалась молодая, постоянно улыбающаяся пара из города Аомори. Они, как и я, направлялись на фестиваль Осорэдзан Дзидзо. Парень, его звали Тецуо, говорил на английском очень плохо, в пределах фразы «Май нейм из Васья», зато его спутница, по имени Аки, прекрасно владела этим языком. Как позже выяснилось, она преподавала его в школе. Я объяснила, что хочу попасть на фестиваль, и они с удовольствием взялись меня подвезти. Вначале молодые люди немного смущались моего присутствия.