Секс-вояж сквозь пространство и время. Сборник рассказов
Шрифт:
– Чего?
– Ну вот набегут миллионеры всякие… на яхтах… и украдут тебя.
– А ты меня не отпускай!
– Я-то тебя не отпущу. Но, может, ты сама уйдешь.
– От тебя, Дуридома?
– Ну да.
– Да не дождешься!!!
– Правда?
– И не мечтай!
– Бельчонок ты мой любимый. Я только об одном и мечтаю.
– О чем это?
– Чтобы ты всегда была со мной.
– Правда?
– Ну да.
– А зачем тебе это?
– Ну кто меня еще целовать будет. Иногда. По-французски.
– Ах ты подлец какой! Убью тебя щас!
–
– Ох и голодная я! Давай меня кормить, быстренько! По-французски!
***
В тот вечер, полтора года назад, Михаил Дуридомов, тогда еще недоучившийся студент-историк и работник Пункта приема вторсырья, возвращался домой с работы и у подъезда на лавочке увидел Бэлу Бурлакову – они жили в одном подъезде и встречались так почти каждый день, перебрасывались парой фраз, он получал обычно по носу и шел, не солоно хлебавши, домой. Он никак не мог понять отношение девушки к себе – они были приятелями, но простого дворового общения не получалось – она задирала его, он – ее; меж ними пролегала невидимая стена, граница, которую они никак не могли перейти.
Сегодня Бэла не спешила в больницу, сидела на лавочке накрашенная, положив ногу на ногу, и Михаил усмотрел, что под белым топиком у нее ничего больше нет. Он отогнал всякую дурню, так и готовую сорваться с кончика языка и выдавил из себя комплимент – первый раз. Грянул гром, но молния его не поразила, начавшийся дождь проявил под топиком Белкины соски, и она согласилась пойти к нему домой выпить кофе.
Дома он проводил девушку в комнату и бросился на кухню делать кофе. Конфет не было, черт, только батон старый, в шкафчике Михаил нашел бутылку какого-то прибалтийского ликера, передаренного отцом, и налил в кофе на палец ликера. Через минуту Белка отхлебнула кофе.
– Да ты напоить меня хочешь, что ли, Мишка?
– Та не, просто… чтоб вкусней.
– Вкусно. А музыка у тебя есть?
– Есть, щас включу, – он запустил комп, плеер, и из его пяти колонок бухнул Крис де Бург – «Леди ин ред».
– А монитор у тебя классный.
– Суперский – все видно.
– А что ты хочешь увидеть?
– Нууу… вот зашел на твою страницу – чтоб глаза лучше рассмотреть можно было.
– Так ты мои глаза рассматривал?!
– А что, нельзя?
– Интересно просто. А еще что рассматривал?
– Нууу… но… ги.
– А сейчас внизу что рассматривал?
– Что видно стало, то и рассматривал.
– Рассмотрел?
– Рас… смотрел.
– И что?
– Ты… это… Белка. Ты не хочешь потанцевать? – выпалил он.
– С тобой что ли?
– Ну как хо…
– Да пошли уже.
Они топтались босиком на старом ковре, слегка обнявшись за плечи, изображая «медленный» танец. Михаил потихоньку прижимал девушку к себе, она чуть пружинила, сопротивлялась, потом поддавалась; ее упругие груди играли на клавишах его ребер, руки его дрожали, факел в паху полыхал; он опустил руки вниз по спине девушки и прижал ее юбку к своим джинсам. Уйдет,
– Мишка, да ты, может, чего-то хочешь?
– А ты не уйдешь?
– Чего это? Мы же только пришли.
– Правда?
– Ну говори.
– Я хочу… их… потрогать. Твои…
– Только потрогать?
– Нет. И… по… смотреть.
– И все?
– И… поцеловать.
– Так это уже три желания, Мишка. Давай одно что-нибудь придумай. Пока я добрая.
– Одно?! Как же это – одно? Стой! Придумал! Я хочу, чтобы ты лежала на диване, под пледом, без ничего, а я лежал рядом… вот.
– Вот ты хитрюга какой! Придумал! Скажешь тоже: без ничего!
– Ты не уйдешь… сейчас? Ты не обиделась?
– Что-то я устала… танцевать. Пойди на кухню, покури.
Михаил на кухне никак не мог попасть сигаретой в огонек зажигалки, потом попал и затянулся так, будто его подняли со дна моря и дали трубку с кислородом. Сердце бумкало бас-барабаном. Господи, неужели она… неужели это… будет. Ты все можешь, господи… ну прошу тебя… Он последний раз затянулся, загасил сигарету и почему-то на цыпочках пошел в комнату – дверь была закрыта. Он тихо открыл ее – шторы были задвинуты, темнота забралась в него первобытным страхом – страхом неизвестности.
– Белка?
– Ну где ты ходишь, иди уже сюда, – голос шел от дивана, он стал перед ним на колени и поелозил на ощупь руками – под пледом угадывалось тело девушки. Михаил задержал дыхание и просунул руки под плед – пальцы его коснулись мягкой шелковой кожи; он провел ладонью вверх и вниз – одежды не было никакой. Он осторожно откинул край пледа, нашел губами грудь и впился в левый сосок – это был сейчас для него источник жизни, последняя надежда для умирающего, родник для паломника в пустыне; он пил из него, трогал рукой правую грудь, потом оторвался, выдохнул, поднял голову выше и приник к губам девушки. Она обняла его руками за шею, провела ладонями по плечам.
– Мишка! Ты так и будешь передо мной на коленях стоять? Одетый?!
Потом они долго еще лежали в темноте, стена рухнула, они узнавали друг друга руками и губами, насыщали свой голод и голоднели опять, набрасывались друг на друга, соединялись и расходились, говорили разные глупости и молчали, кожа их покрывалась потом и высыхала, пока часа через два они не выдохлись совсем, распластались на спинах, и Михаил услышал:
– Мишка! Я голодная вся – умру щас! У тебя еда есть?
– Нууу…
– Ясно все с тобой. Пора тебя в свои руки брать. Пока ты еще теплый.
– Да я и так в твоих руках, Белка. Делай, что хочешь. Всегда.
– Да я не о том! Я про кухню! После этого знаешь, как есть всегда хочется! Нет?
– Ужасно хочется! А давай в кафе пойдем! Мороженое есть. Со сливками и шоколадом.
– Давай!
– Ну пошли.
***
В «La Taverne Massena» они выбрали столик на террасе, уселись, официант в длинном фартуке принес два меню с фотографиями и названиями блюд на четырех языках.