Сельва умеет ждать
Шрифт:
Скорее по привычке, нежели от испуга, запричитала мать Тереза, улыбчивая, миловидная, всеми уважаемая старушка-цветочница, ровно в шесть тридцать пять утра отпирающая для посетителей будочку у парадного подъезда «Самостийности».
В общем, все было как всегда. А на фоне последних сумасшедших недель день начинался даже чересчур буднично. Но некое предчувствие все же будоражило душу, а своему внутреннему голосу Алексей привык верить. Голос не подводил никогда. Скорее всего, прав он и на сей раз. «Самостийность», бесспорно, всем хороша, но, увы, пришло время думать о смене убежища.
Причем быстро.
Шампунь.
Яичко всмятку. Тостик. Томатный сок.
– Милый, а я?
– Я вернусь, дорогая.
Поцелуй был долог и восхитителен.
А когда Эльза наконец разомкнула объятия и обессиленно откинулась на изголовный валик, разметав по смятой подушке благоуханную светло-русую гриву, Алексей подхватил заранее приготовленный кейс, приоткрыл дверь и, аккуратно проверившись, покинул обжитой, ставший за три недели почти родным «полулюкс».
Коридор был девственно чист. Зато на лестнице, загораживая выход, метался владелец отеля. Обычно шутливый и обтекаемо-пухлый, он сейчас пыхтел и багровел, напоминая не добродушного престарелого мопса, а собаку Баскервилей в разгар рабочего вечера.
Узрев постояльца, вулкан извергся.
– Нет уж, постойте! – возгласил он, цепко ухватывая рукав легкого белого блейзера. – Я терпеливый человек, но всему есть предел!
У мопса Баскервилей накипело. Он желал высказаться.
И он высказался от души.
Пусть Костусев-сан имеет в виду, что «Самостийность» – это не постоялый двор тети Нахамы, где Беня с братьями в последнее время так распоясались, что даже старый дуб Мендель предпочитает ночевать у любовницы, чтобы не встречаться лишний раз со своими вконец оборзевшими ветвями. Нет, нет и нет! «Самостийность» – солидное, известное всему Подолу и даже в Могилеве-Подольском заведение с четкими правилами и устоявшимися, сугубо земными традициями. Именно так, и пусть Костусев-сан не делает вид, что куда-то торопится! У человека, в которого только и делают, что стреляют, не может быть никаких серьезных дел, владелец гостиницы более чем уверен в этом, потому что у него за плечами долгая трудовая жизнь, и он давно уже знает, что почем! Почем мебеля, которые придется менять в седьмой раз, почем выпачканное ртутью постельное белье и, кстати, почем антикварная вазочка второй половины двадцатого века, которую повредили в позапрошлый раз, когда палили из «базуки», и за которую, между прочим, Костусев-сан до сих пор не расплатился, хотя и предъявил при вселении прекрасные рекомендации…
При последнем доводе постоялец, дотоле нетерпеливо переминавшийся, заметно сконфузился.
– Неужели? – Он огорченно наморщил лоб, одновременно извлекая из внутреннего кармана бумажник. – Прошу прощения.
– За что? – Владелец отеля, перещелкнув в пухлую кредитницу все, что полагал необходимым, на глазах становился самим собой. – Какие претензии? Мамой клянусь, нет никаких претензий…
Выпуклые глаза толстяка влажно блестели.
Он не ханжа, нет-нет, и он все понимает. Молодость есть молодость, когда же и пострелять, если не теперь. Но пусть Костусев-сан тоже поймет правильно: постояльцы нервничают. Они не имеют ничего против стрельбы, они даже рады, но им не нравится, что полиция не приезжает на вызовы, хотя в прошлый раз стекла дребезжали аж на Банковской…
Исчерпав
– Извините, – твердо сказал Алексей, высвобождаясь. – Сайонара.
Время поджимало.
Впрочем, в кафе-кондитерскую «У Жако» он вошел за полчаса до.
Небольшой круглый зал был приятно пуст. Лишь за одним из полутора десятков стеклянных столиков, несмотря на ранний час, резалась в триктрак слегка подвыпившая компания: колоритный толстяк в темном клетчатом пончо, широкоплечий веселый негр, тараторящий без умолку, и красиво накачанный бритоголовый тип отчетливо нетрадиционной ориентации, с ног по шею обтянутый громко поскрипывающим кожаным комбинезоном. Да еще хозяин, он же бармен и единственный официант, воинственно топорща закрученные к потолку усищи, копошился за стойкой бара.
При виде ранней пташки усач оживился. Прочие не проявили ни малейшего интереса. Уютно пристроившись в уголке, около неторопливо вращающего лопастями вентилятора, Алексей поставил на стол белый утюг, отрезал ломтик словно по волшебству возникшего кремового торта, взглянув на большие настенные часы, приготовился.
Встреча предстояла важная. Неделю назад, ревизуя кред-карту, он обнаружил вдруг, что становится экономически уязвим. Нет, это была далеко не нищета, кредов оставалось вполне достаточно для скромной жизни, но намечающаяся дыра в бюджете нервировала. Отчего и пришлось, перебрав содержимое кейса, выбрать кое-какие вещички, уже не очень нужные самому, но вполне пригодные для продажи.
Список предлагаемых товаров за подписью «мистер Х«был помещен в «Буржуине», и хотя ждать особого наплыва покупателей не приходилось, но ему вновь повезло: буквально на следующий день после публикации в номере истерически зазвонил компофон, и простуженный баритон, нещадно коверкая безукоризненный бомборджийский акцент оксфордским произношением, сообщил, что Аллах милостив, милосерден, а его, баритона, клиенты готовы встретиться с мистером Икс в любое время и не пожалеют никаких кредов, чтобы заполучить позарез необходимый им секретный план аэродрома…
Полчаса – целая уйма времени.
Можно подумать о том, можно о сем. А можно в очередной раз задать самому себе вопрос: почему все-таки ты, Алеша Костусев, по общему признанию – очень даже неплохой экономист и покладистый, неконфликтый парень, мечешься по маленькой, насквозь просматриваемой планете, петляешь, роешь норы, а менты при виде тебя теряют дар речи и бегут быстрее лани, а киллеры возникают на дороге уже не раз-другой в неделю, как раньше, а чуть ли не по три раза на день… почему?!
Не стоит убивать, когда можно купить, говорят умные люди.
Продается все, на что есть спрос, и люди – товар далеко не из самых дорогих. Чем он лучше прочих? Ничем. Дело только в цене, а цену себе он, как-никак один из ведущих экономистов Федерации, знает. И хотя покупатели были заранее согласны на его условия, они так и не поняли одного, самого главного. Парням, мерящим все суммой счета в Космическом Транспортном, так и осталось невдомек, что между ними и Алешкой Костусевым лежит неглубокая черная яма в сырой августовской земле и мост через эту пропасть не перебросить даже в том случае, если вслед за единицей нарисовать девять нулей. Или десять…