Сельва умеет ждать
Шрифт:
Алексей Костусев забыл о Большом Умаре. Но и Умар Хоттабов в эту минуту тоже не помнил об Алексее Костусеве.
С хрустко заломленными за спину руками стоял он на коленях перед рослым рыжеволосым бородачом, оценивающе сверлящим оскверненную отсутствием шапки голову правоверного равнодушными серо-стальными глазами. Чуть в стороне бродили, добивая стонущих джигитов, явившиеся невесть откуда неверные в накидках с алыми знаками Исы, который не Бог, а всего лишь пророк, хотя и величайший из являвшихся в мир до Мохаммеда, и невиданных кольчатых рубахах, о которые – невероятно, но курбаши видел это сам! – разбиваются пули, слева, почти касаясь колена, валялась измазанная гарью папаха,
Рыжая борода всколыхнулась.
– Da hast du, Schwararshaffe, die Bescherung! [35]
Тень длинного меча мелькнула у глаз, вознеслась ввысь, перечеркнув диск заходящего солнца, дрогнула…
И Большому Умару уже не довелось увидеть, как над пробитой крышей каземата, натужно гудя винтами, зависает маленькая сине-желтая машина, такая дряхлая, что не только сам он, но даже и самый последний из его джигитов погнушался бы воспользоваться ею для полета…
А пожилой морщинистый человек с не по возрасту тоненькими серебристыми усиками, не дожидаясь посадки, спрыгнул на щебенку с гудящего в двух метрах над землей вертолета, приблизился к металлической кровати, неумело провел ладонью по темным, пробитым частой сединой волосам и, кривовато улыбаясь, сказал:
35
Прими подарочек, черножопая обезьяна! (нем.)
– Ну, поехали!
Не надо ля-ля!
Что бы там ни шипело вслед завистливое бабье из канцелярии, Любочка вовсе не опоздала на работу. Что часы, что часы? Во-первых, она счастлива, ей не до часов, во-вторых, когда их чинили, эти часы?.. а в-третьих, шефа все равно еще нет в Управе. Вон площадка для VIP-экипажей забита, как всегда, только на его месте дырка, даже непривычно как-то.
Кстати, а почему?..
Звонко стуча потрясающими ерваальскими туфельками на высоченных шпильках по мраморным, в приторно-голубых размывах ступеням, Любочка взбежала на второй этаж, надменно игнорируя неприязненные взгляды канцелярских кануздр, промчалась по балюстраде, чуть не упала, но специально назло всем этим крысам удержалась на ногах, выпрямилась, пошла от бедра и по-хозяйски захлопнула за собой широкую резную дверь, выточенную из цельного комля настоящей марискульской березы.
Все.
Она на месте, и пусть будет стыдно тому, кто плохо о ней подумает!
Вытряхнув на пустынную кремовую столешницу обширную косметичку, Любочка принялась за работу.
Бровки ее при этом гневно трепетали.
Светка – лахудра. Однозначно. Нет, она, конечно, хорошая баба, хотя и с прибабахами, но что это за манера – заболевать с утра? Любаша, видите ли, подменит! Хорошо, Любаша безотказная, Любаша никуда не денется… А то, что у Любаши день расписан по минутам, об этом Светлана подумала? Между прочим, девять… нет, не девять, а одиннадцать…
Зуммер.
– Светик, шеф на месте? – включилась прямая связь с Каиром.
– Еще нет! – откликнулась Любочка. – А Света на больничном, Гамаль Абделевич!
– Любчик? – приятно удивился компофон. – Привет от Сфинкса, красота красивая. Не узнал, богатой будешь…
Отбой.
…да, одиннадцать лет назад, как раз четвертого апреля, в день рождения Руслана Борисовича, у Любочки куда-то делась помада с блестками и так потом и не нашлась, а в приемной, между прочим, не было никого, кроме Светланы
Класс!
Последний писк с Татуанги…
Ой-ой! Там же двадцать третьего карнавал начинается!
Зуммер.
– Хай! Дублин беспокоит…
– Не было пока, Брайан Патрикович! А Света на больничном!
Отбой. Зуммер.
– Да благословит Творец Брама…
– Занят, Раджагопалачария Венкатараманович. Не знаю…
Отбой.
Уф!
Опасливо косясь на компофон, Любочка сгребла скляночки, тюбики, карандаши-кисти и прочее барахло в марафетницу и вытащила из-под стола большого плюшевого мишку. Когда-то, давно уже, шеф подарил его на именины Любочкиной дочери, и с тех пор девочка, сущее дитя, засыпала исключительно в обнимку с пушистым подарком планетарного головы…
А в этом году мишка Руслан был наконец-то конфискован Любочкой. Конечно, не без скандала, ну и что? В конце концов, дочь уже не ребенок, а вполне взрослый человек, и нечего ей возиться с игрушками…
Чмокнув мишку Руслана в круглый трогательный носик, Любочка водрузила его на секретер, придирчиво осмотрела и мечтательно улыбнулась.
Вы-ли-тый Руслан Борисович!
Только ты, мишенька, хоть и Руслан, все равно – лопоухий увалень, а шеф… шеф – это… м-м-м… ма-а-ачо! Таких больше нет, разве что на Багамах… Но куда тамошним мальчикам до настоящего му-ужчины!
Зуммер.
– Да… Ой, ну зачем вы, Ояма Хамагитович, ну я же не серьезно говорила… Да? Спасибо огромное… Да, конечно, не забуду, перезвоните ему лично, по новой линии, только не говорите, что я номер дала…
Вот так! Ояма узкоглазая билетик на карнавал прислала!
Ой, как шеф ругаться буде-ет!
Бедненький…
До визажиста так и не добежала, и черт с ним, с визажистом, не до него уже; если сегодня не вылететь – не успеть! Две недели скутером… У кого бы скутер одолжить? У Сержа? Не-е, его жаба задавит. Не будем ссориться… Вадик с Наташей вроде никуда не собирались… а на крайний случай… Да что она, скутера не найдет, в самом деле?
Да где же шеф?!
Любочка насторожилась.
Шаги за дверью…
Его?
Кажется, да.
Точно, его!
– Доброе утро, Руслан Бо…
Любочка, тихо ойкнув, поднесла к приоткрывшимся карминовым губкам сжатые кулачки.
Руслан Борисович, всегда такой импозантный, подтянутый и вальяжный, производил жалкое впечатление. Скрученный уродливым жгутом бархатисто-сиреневый галстук сбился набок, новый белоснежный костюм был выпачкан чем-то жирным и смят, будто владелец спал в нем несколько суток подряд. Не только под мышками, но и на бортах пиджака проступали темные влажные пятна пота. Любочке почудилось даже, что сквозь дурманящий аромат дорогого дезодоранта пробивается отчетливый неприятный запах.
И самое главное: Руслан Борисович был не брит! Брыластые, очень привлекательные на секретарский взгляд щеки его уродовала неопрятная щетина, подбородки студенисто тряслись, глаза блуждали. Двигался он, правда, достаточно ровно, но наметанный Любочкин взгляд отметил, как лихорадочно пульсирует синяя жилка над растерзанным воротом сорочки и как дрожит судорожно ухватившаяся за правый лацкан рука.
Либо планетарный голова был болен, либо пребывал в состоянии сильнейшего нервного стресса. В любом случае он нуждался в немедленной интенсивной помощи и опеке… Какие тут карнавалы!..