Семь лепестков зла
Шрифт:
– А со мной чего не поехала? Мы же мечтали с тобой… – Он запнулся и тут же замолчал.
– Мы – да, мечтали по своему, а она… Все она!!!
Еще мгновение – и она проговорится, она выложит ему все. А потом бегом выскочит на улицу, сядет в свою машину и уедет к нему на край света, в его задрипанный город, в его коммуналку. И будет там жить с ним долго и счастливо и…
Нет!!!
Отрезвление наступило стремительно. Вместе с картинами захламленного неуютного быта, видом болезненных сопливых детей, глубоких корыт с грудами грязного белья, засаленных сковородок.
Нет!!!
– Дэн, что мне делать? – Настя притворно всхлипнула в трубку.
Он, конечно же, тут же почувствовал ее фальшь и даже природу понял. И сделался грубым. Непозволительно грубым. Он послал ее матом далеко-далеко. И потом еще добавил много непечатного, не оставляя ей ни единого шанса сожалеть о нем.
– Значит, мы больше никогда не увидимся? – уточнила она уже совершенно спокойно.
– Нет. Надеюсь, нет, – отрезал Дэн. – Как только я получу от этой ведьмы все свои деньги, доступа то к моим счетам у меня так и не появилось! Она все обещала, обещала, сука… Короче, как только получу доступ, я сваливаю. А ты… Ты можешь снова выходить замуж. Никого там тебе твоя мамашка не присмотрела, а?
«Присмотрела», – хотелось заорать ей во все горло. И еще какого!!! Не ему – голодранцу преступному – чета! И вон он поднимается по лестнице с ищущим взглядом. Наверняка отправлен был на ее поиски.
– Настенька, милая! – Владимир Иванович широко развел руки, шагая ей навстречу. – Нельзя же так внезапно исчезать!
– Внезапно? – Она игриво стрельнула глазами.
– Ну, просто Золушка, в самом деле! Только вы даже боя курантов не дождались, исчезли!
Он взял ее под руку, прижимая локоток к своему боку. Повел напористо, но не грубо, но не к лестнице, а к одной из комнат, двери которой были гостеприимно распахнуты настежь.
– Разве мы не вернемся к гостям?
Она попыталась остановиться, хотя это и не входило в ее планы. И даже осуждающе свела бровки, когда он легонько втолкнул ее в комнату и запер за ними дверь изнутри.
– Мы? К гостям? – Он повернулся к ней от двери с самой обнадеживающей, самой сексуальной ухмылкой на свете, после которой она точно знала, что бывает. – Тебе в самом деле этого хочется?
– Ну… – Она все еще растерянно моргала, но язычок вполне заученно прохаживался по губам. – Ну, неловко как то! Наше отсутствие заметят и… И я совсем недавно овдовела, это неприлично.
– Неприлично?
Он подошел к ней, протянул руку, слегка коснулся нежной щеки. Не той, в которую вчера вцепилась мамаша и которую ей сегодня пришлось долго замазывать гримом. Потом его пальцы скользнули под волосы, нащупали затылок и потянули ее на себя.
– Хочу тебя, – шепнул он ей прямо в рот и вцепился в ее губы жадно, настырно.
Насте нужно было бы остановить его. Конечно, следовало бы! Мать завтра такого ей наговорит! А можна и по лицу от нее схлопотать! Это она тоже может. И будет орать, орать, учить, учить.
Непристойно после пяти минут знакомства стонать,
Непристойно, мерзко, отвратительно, но… как же ей было чудесно! И плевать, что завтра скажет мамаша! Нечего было забирать у нее Дэна.
Владимир продержал ее в комнате полтора часа. Они почти не разговаривали. Раздавались лишь властные команды и хриплое согласие.
Потом они одевались с красными потными лицами, хихикая глупо и натянуто. Приглаживали волосы у большого зеркала. Осматривали друг друга. Когда спустились к гостям, то оказалось, что все уже разъехались. И даже мать с отчимом куда то подевались.
– Что станем делать, Вэлл?
Настя сидела на диванном подлокотнике, картинно выгнув спину и поигрывая туфлей, свисающей с большого пальца. Она снова была распутной, разбитной, пошлой, вальяжной. Ей это нравилось! И не потому, что это была ее лучшая роль. А потому, что это была сама ее суть. Она именно такой и была. Такой она сама себя знала. Такой ее знала мать. Такой ее знал Дэн. И она искренне надеялась, что такой ее захочет и Владимир.
Но он повел себя неожиданно. Одним прыжком он подлетел к ней. Схватил ее за волосы, заставил подняться и встать во весь рост. Глянул безумными глазами ей в лицо. И прошипел:
– Никогда так меня больше не зови, шлюшка! Никогда!!!
– Отпусти меня!
У Насти тут же от обиды задрожали губы. Что она такого сказала то?! Ничего особенного! Чего он так вызверился?!
– Отпусти! – потребовала она дребезжащим от слез голосом. – Я… Я все маме расскажу! И отчиму!!!
– Валяй! – Он все еще держал ее за волосы, не позволяя шевельнуться или хотя бы надеть туфлю как следует. – Только кто тебе поверит, шлюшка?! Чтобы я позволил себе в отношении женщины грубость? Никогда!
– Мама мне поверит, – пискнула Настя неуверенно.
– Мама поверит мне. Особенно когда я расскажу ей, как ты названивала какому то Дэну и жаловалась ему на нее.
Он освободил ее волосы, но держал теперь за шею, все так же не позволяя двинуться с места. Его глаза, которые она находила еще каких то пару часов назад удивительными, смотрели на нее жестко и грубо.
Ей сделалось по настоящему страшно. Она не понимала, во что вляпалась. И ее теперь, кажется, совершенно некому было защитить.
– Так что, сучка, скажем мамочке, с кем ты чирикала по телефону, а? Или это будет нашей с тобой маленькой тайной?
– Нет!!! – Настя почувствовала, как белеют ее щеки, синеет, сжимаясь в линию, рот. – Не надо!!! Не надо ей ничего говорить!
– Умница! – Неожиданно он провел языком по ее щеке, дотронулся до века, прошелся по лбу и вдруг цапнул зубами за губы, сделав так больно, что она заплакала. – Не надо плакать, сучка. Надо наслаждаться!
– Чем? – Она почувствовала во рту привкус крови. – Чем наслаждаться?! Болью?!