Семь незнакомых слов

Очеретный Владимир Владимирович

— Слушай, — сказал я, — мне нужно сто долларов.

— Счастливчик, — вздохнул Ваничкин. — Мне нужен миллион. И то — только для начала…

— Я уезжаю, — сообщил я, — в Москву. Мне нужно сто долларов, не жмись. Месяца через три-четыре верну.

Я старался придать голосу максимальную убедительностью, но на Ромку она не произвела никакого впечатления.

— Сказкин, — внушительно произнёс он, — знаешь, как это называется?

— Ну как?

— Разводка на святое.

— Что ещё за разводка такая?

— Ты хочешь срубить с меня сто

баксов только потому, что мы с тобой в детстве сочиняли, как сделаем революцию в Африке, и потому, что я попросил тебя сегодня съездить со мной. А это неправильно! Я б сказал: в корне неверно! За такие вещи денег не берут — это вообще не денежный вопрос. Въезжаешь?

— Ха! — оскорбился я. — К кому же и обращаться за помощью, если не к друзьям? Или друзья нужны только, чтобы приятно потрепаться за бутылкой пива? Тогда это уже не друзья, а так — приятели-собутыльники. И я же не прошу тебя подарить — мне нужно в долг на несколько месяцев, а потом верну!

Ваничкин неодобрительно хмыкнул.

— Я бы мог дать тебе сто долларов, — сообщил он с мрачной дипломатичностью, — но сам посчитай: через полгода они у меня превратятся в триста-четыреста, а через полтора года — в полторы штуки. Давай я тогда дам тебе сто пятьдесят? С чего ты взял, что у меня есть свободные сто долларов? Ты хоть знаешь, во сколько мне обошлась эта операция?

— Во сколько? — полюбопытствовал я.

— Ты умрёшь, если я тебе скажу, — пообещал Ромка, — я сам чуть не умер — вот, сколько!

— Ну и ладно, — проворчал я. — Будь по-твоему, буржуй несчастный. Но сам подумай: мне ведь тоже, знаешь ли!.. Мне может стать противно вспоминать, что сидел с тобой за одной партой! Ты этого добиваешься? Если — да, то ты мне уже немного противен!

Ромка окинул меня суровым неодобрительным взглядом и снова стал смотреть на дорогу. Он довёз меня до самого подъезда, и мы молча обменялись рукопожатиями. Уже у входа в подъезд, Ромка меня окликнул:

— Эй, Сказа! А в Москву зачем намылился? Ты же только что там был!

— Учиться, — сообщил я, оборачиваясь. — И вообще — надо что-то в жизни менять.

Несколько секунд Ваничкин размышлял.

— Ладно, — пробурчал он, — пользуйся моей добротой...

Он протянул мне сто долларов.

2.05. Жизнь в стиле хао

За неделю до начала занятий мы с Севдалином въехали в студенческое общежитие — семиэтажное здание из светло-розового кирпича, построенное в конце пятидесятых и навсегда сохранившее бытовые реалии того времени. Сверху оно должно выглядеть, как буква П — с длинной перекладиной и короткими ножками.

От лифта коридор расходится в стороны: одна половина считается женской — в ней женский умывальник и туалет, другая, соответственно, мужской. На этом разделение и заканчивается: в женском крыле хватает комнат парней, в мужском — комнат девушек. На каждой половине есть общая кухня — с алюминиевым столом для разделки продуктов, двумя газовыми плитами и мусоропроводом. По утрам и вечерам вокруг

плит происходит столпотворение и битвы за свободную конфорку. Иногда кто-то забывает о своём чайнике, вода в нём выкипает, и тогда по коридору распространяется запах гари. Душевые и вовсе располагаются в подвале.

Мы оба смотрим на проживание в общежитии, как на приключение, хотя и по-разному его оцениваем. Несмотря на некоторые неудобства мне в общежитии нравится. Оно совпадает с давними представлениями о студенческой романтике (неизбежно связанное с бытовыми испытаниями) и вообще — это мой первый большой опыт проживания вдали от дома. Я готов пробыть здесь хоть весь год — пока нас не поманят дальние страны. Севдалин сравнивает текущее местожительства с кампусом Нью-Йоркского университета — не в пользу первого. Ему не хватает общедоступных стиральных машин, нормальных кафешек в шаговой доступности и других благ цивилизации. По его мнению, мы задержимся здесь месяца на три-четыре — до первой успешной коммерции. Потом снимем двухкомнатную квартиру.

Пока же нам досталась комната на третьем этаже — узкая и вытянутая, рассчитанная на трёх человек. Лишнюю кровать забрал комендант, взамен мы выпросили ещё две книжные полки, а свои кровати поставили у стен, по обе стороны от единственного окна — так, чтобы, лёжа на кровати, можно было видеть входящих. Между кроватями расположился журнальный столик — на нём удобно обедать и пить чай. На всякий случай, мы оставили письменный стол и два стула — они сдвинуты в один из ближних к входу углов. При входе расположены два встроенных шкафа: один для посуды и продуктов, другой для верхней одежды. В общем, неплохо. Комната обходится нам в сто долларов ежемесячно — сумма немалая, но в Москве, как сказали в нашем ректорате, жилья дешевле не сыскать.

Вдали виднеется Останкинская башня, на среднем плане, по ту сторону улицы, — почтенного возраста четырёхэтажный бледно-жёлтый дом с покатой жестяной крышей и продовольственным магазином на первом этаже, а прямо под нашим окном — верхушка рябины. В одной из оконных створок почему-то установлено синее стекло, отчего в комнате возникает ощущение промозглости — несмотря на тёмно-бордовые обои. Пока не наступили холода, мы любили курить, распахнув окно настежь, усевшись на широкий подоконник и свесив ноги наружу. Во время этих перекуров происходила инвентаризация текущих событий и их сортировка на две кучки — с хао и обычные.

Нет сомнения: само общежитие — место хао. Оно принадлежит институту, который на протяжении десятилетий готовил специалистов для одной из промышленных отраслей. Ныне отрасль существует лишь на бумаге — хлынувший импорт и отсутствие госзаказа сделали её существование нерентабельным.

Что здесь хао? Отраслевых специалистов институт по-прежнему продолжает обучать — набор был даже в этом году. А значит нас окружают люди-хао. Сами они об этом, разумеется, не подозревают. В ком-то хао больше, в ком-то меньше. С некоторыми у нас установились приятельские отношения.