Семь сказок
Шрифт:
Ларс вздохнул и прихватил щипцами кусок железа. Сначала, пожалуй, боевой топор для Логмэдра. Уж в чем-чем, а в ковке топоров равных почтенному Ларсу не было, нет и, видимо, уже не будет. Только их сейчас никто почти и не заказывает. Разве что, для церемоний всяких, как Логмэдр и другие советники. И, по совести-то сказать, никакой это не боевой топор, а так, разновидность побрякушки. Рукоять золотой нитью обвей, лезвие серебром укрась, в обух рубин вплавь… Баловство одно.
…Как закрепить руль, чтобы не мешали ноги? На уровне поясницы? Или ниже… Как синхронизировать движения рук и таза, чтобы взмахи
– …опять ничего вокруг не видишь – не слышишь.
Ларс вздрогнул. Лёгкий молот-ручник неловко скользнул по краю лезвия, брызнули во все стороны алые искры. Фрейя прикрыла глаза ладошкой.
– В каких облаках ты все время витаешь, пап?
Вот те на, обед уже. Ларс только теперь заметил, что перезвон молотов в кузнях стих. Да, крепко он задумался.
Дочка прошла к верстаку, который при необходимости исполнял роль обеденного стола, сняла со спины большой плетеный короб.
– Можно подумать, что ты тоже решил к Советникам с каким- нибудь изобретением податься, – она извлекла из короба кувшин, краюху хлеба и горшок, замотанный в тряпицу. По кузне поплыли запахи чесночной похлебки, поджаристой хрустящей корочки и… Фрейя откупорила кувшин. Ох, великие боги, медовуха! Ларс чуть не прослезился. Какое все-таки счастье, что у него есть дочь. Никто так не поймет отца, как любимая дочь.
– Фрейя, зачем ты… Мама ведь…
– До вечера выветрится, – махнула рукой Фрейя, – если ты, конечно, опять не продолжишь праздник с Вилле.
Ларс сунул почти готовое топорище в ящик с золой. Пусть до завтра лежит, Логмэдру не к спеху. Сейчас перекусить, а потом можно и за ожерелье для Кэриты взяться. Он снял кожаный фартук, пристроил на край верстака. Фрейя придвинула ближе высокий табурет, подала ложку, сама облокотилась рядышком. Ларс сделал три больших тягучих глотка из кувшина. Ох… Хорошо-о… С глаз наконец спала мутная пелена, дышать стало легче, в голове прояснилось. Фрейя хмыкнула, наблюдая, как под косматой бородой медленно расплывается довольная улыбка.
– Закусывай, папа, закусывай.
Ларс принялся уплетать похлёбку. Макал хлеб в горшок, обсасывал корочку, причмокивал смачно. И похлёбка хороша.
Фрейя прошлась по кузне. Поправила скривившуюся набок ржавую подкову над порогом. Качнула мехи. Попыталась оторвать от пола отцовский молот.
– Осторожнее, – промычал Ларс с набитым ртом. – Не поднимай тяжести. Тебе еще ребятишек рожать.
– Чего?! – Фрейя стрельнула лукавым взглядом через плечо. – Кушай, папа, кушай, не отвлекайся.
Ларс вытер дно горшка остатками хлеба, облизал ложку. С сожалением взял кувшин. Глубоко вздохнул, длинно выдохнул и допил медовуху.
– Спасибо, дочка.
– На здоровье.
Фрейя выудила из короба горсть сушёных мелких яблочек.
– На, это тебе загрызть, чтоб мама не учуяла.
– Фрейя, – насупился Ларс, – я сегодня вечером ни-ни…
– Ой, ладно, – дочка опять отмахнулась, – папа, я не первый год с тобой живу, знаешь ли.
Она убрала кувшин и горшок, смахнула на пол хлебные крошки. Но короб надевать не
Ларс поёрзал на табурете. Прояснившиеся мозги понимали, что сейчас самое время рассказать дочери о планах папаши Ингольда, но щемящая теплота, разлившаяся в груди – это все из-за медовухи, наверняка из-за медовухи – отчего-то мешала языку шевелиться.
– Пап, – Фрейя успела открыть рот первой. – Я вот чего хотела… Я понимаю, конечно, это не по традициям, и вообще… Засмеют, наверное… Ну и пусть смеются! – неожиданно горячо перебила она сама себя. – Мне всё равно, пусть хоть лопнут все со смеху!
Ларс забеспокоился. О чём это она? Что удумала? Вечно она чего-нибудь…
– Я хочу тебе в кузнице помогать, – выпалила Фрейя и покраснела в отчаянии.
Ларс покачнулся на табурете.
Вот тебе, почтенный Ларс, и Рагнарёк. Дожил, ничего не скажешь.
– Фрейя.., – протестующе замотал головой кузнец в двенадцатом поколении.
– Папа! – Фрейя не дала ему продолжить, прижалась порывисто, обняла крепко-крепко и зашептала на ухо. – Папа, пожалуйста, ты же сам понимаешь, от Халвара тебе здесь проку никакого, а я почти всё уже умею, я за тобой уж тридцать лет подглядываю, с того самого дня, как первый раз тебе обед принесла, помнишь? Я всё смогу, если надо будет, и меч, и нож, и топор, и подковать, и ожерелье… Папа, ты же уважаемый кузнец, я так хочу, чтобы наша кузня опять была в почёте, ведь таких мастеров, как ты, уже почти не осталось, Халвар со своими придурками ничегошеньки не умеют, только языками трепать горазды, а потом что же, а потом как же…, – дочка сбилась и уткнулась отцу в плечо.
Что это, великие боги? Она, что, плачет? Моя Фрейя, которая никому спуску не дает, да её острому язычку сам Локи позавидовал бы, моя Фрейя – и плачет?!
Ларс ласково взял дочку за плечи, отстранил от себя, отвел с лица спутанные волосы.
– Что ты, Фрейя, – как мог, нежно, проговорил он. – Что ты выдумала? Ну какая ба… женщина в кузне, помилуй, Один.
Фрейя упрямо шмыгнула носом, утёрлась рукавом.
– Я смогу, папа! Пусть Халвар свои чертежи до одури чертит, мы с тобой и по старинке всех сделаем, вот увидишь!
Ларс вздохнул и встал с табурета.
– Фрейя, – он даже легонько её встряхнул, – не мели ерунду. Женщины не работают в кузницах, это закон.
– Закон?! – Фрейя возмущенно оттолкнула его руки. – Ну и что, что закон! Пусть Советники его перепишут, переписывают же они другие законы, чем этот хуже?! Вот, смотри!
Она подскочила к его молоту, ухватилась за рукоятку, напряглась и, не успел Ларс сообразить, что делать, оторвала инструмент от пола, занесла над плечом и со всего маху опустила на наковальню.
Тяжелый гул пошел, кажется, по всему Приозерью.
Ларс схватился за голову.
– Фрейя!
Распахнулась дверь, и на пороге возник старший Ингольд.
– Всё в порядке, Ларс?
Он обежал цепким взглядом каждый уголок кузницы, замершего растерянно Ларса и Фрейю, упрямо сжимавшую рукоять тяжёлого молота.
– А, здравствуй, Фрейя, – Ингольд как ни в чем ни бывало расплылся в широкой улыбке. – Как здоровье, как настроение? Небось, все мысли о ярмарке, а, невеста? О, а почему слёзки?