Семь стихий мироздания

Крупеникова Ирина

— Я понял! — призрак сорвался с места.

Он бежал к оружию, а Гаюнар завороженно смотрел, как полупрозрачные ступни касаются земли, как покорно ложится под ними низкая трава, как скользит рядом человеческая тень. Пэр споткнулся, упал на колено, вскакивая, подхватил клинок и кинулся назад к столбу. В этот момент в воротах появились лучники.

— Берегись! — выкрикнул Данила.

Призрак круто развернулся. Взвились будто бесовское пламя густые зеленые космы. Ветер, прятавшийся в траве и в листьях, с заливистым свистом вылетел из засады и, охотно

отдавшись Возничему, ринулся на ратников. Выпушенные стрелы заплясали в лихой круговерти. Воздух стелился по земле, окунаясь в неглубокие ямки, закручивался в тугую пружину и смертоносным вихрем летел на людей. К треску ломающегося плетня примешались вопли ужаса. А Стихия подстегивала и подстегивала свою разудалую форму.

— Пэр, уйми его! — Гаюнар старался перекричать вой зарождающегося урагана.

— Мы так кого-нибудь угрохаем. Довольно!

Пэр и сам понял, что пора приструнить ретивого слугу. Он раскинул руки, как бы желая раствориться в родных струях, но контуры тела не рассеял. Натянулись незримые поводья. Ветер, сопротивляясь и завывая от возмущения, начал угасать.

Данила, увлекшийся картиной укрощения вихря, не заметил, что юноша рядом с ним зашевелился и стал медленно вставать. Блеснул кинжал, оброненный Пэром, и человек-Кочевник шагнул к Гаюнару.

— Данила!

Призрак бросился к столбу, но раньше узкий клинок врезался в тугой узел. Веревки ослабли, и пленник очутился на свободе. Затекшие ноги отказались держать тело, и, сделав единственный шаг, Данила, как подкошенный, рухнул в объятия брата.

— Ничего, это ерунда, — выговорил он, едва открыв глаза.

Но по лицу Пэра было ясно, что он придерживался другого мнения.

— У тебя руки не работают и кровь на затылке! — воскликнул призрак, принимаясь массировать одеревеневшие запястья.

Прикосновение теплой шершавой ладони привело Данилу в чувство окончательно. Он поднял голову от плеча брата и неожиданно ясно осознал, что опирается на твердое живое тело.

— Пэр! — сдавленно пробормотал он. — Что с тобой произошло, Пэр?

Восторг, страх, недоумение и радость смешались где-то внутри, готовые вырваться на волю в одно мгновение.

Призрак неуверенно улыбнулся.

— Наверное, я проснулся, Данька.

Данила поймал его за плечо, хотел обнять, но тут за спиной прозвучал незнакомый голос:

— Они вернутся, чтобы убить. Бегите.

Оба изумленно оглянулись. Молодой ратник стоял рядом, держа за удила двух боевых жеребцов.

— Вадимир? — Данила постарался как можно тверже подняться на ноги.

— Кто он? — тихо спросил Пэр.

— Тот, кто нашел место, — быстро ответил Гаюнар и вновь обратился к юноше.

— Почему нас хотят убить?

— Оборотень пришел в Проклятую Лощину. Ты похож на легенду, но ты не он… Ты прятался у окна, когда появилась Смерть… Почему я знаю тебя? — он неожиданно ясно взглянул на Данилу, затем перевел взгляд на Пэра. — И тебя я знаю…

— Так это ты был камнем на берегу моря? — воскликнул призрак. — Помнишь, ты рассказывал мне о своем друге!

— Пэр, что ты

мелешь? — зашикал на него Данила.

— Он должен разрешить конфликт рассудка и памяти, — зашептал в ответ призрак.

Тревожно заржали кони. Прежде, чем обернуться на ворота, Данила уже знал, о чем предупредила Жизнь: дружина шла в бой. На сей раз каждый из ратников нес перед собой мощный остроконечный щит, кольчуги и шлемы сияли на солнце, и угрожающе гремели тяжелые мечи.

— Бежим отсюда, — скомандовал Гаюнар. — Все! Живее!

Он запрыгнул в седло, как заправский кавалерист, хотя до нынешнего дня лошадь видел вблизи лишь однажды. Вадимир мешкал.

— Ты не можешь остаться! — крикнул Пэр. — Они не примут тебя!

Юноша вставил ногу в стремя.

Грянул короткий, как залп, громогласный приказ, и из-за щитов вылетел рой каленых стрел. Человек-Кочевник вскрикнул. Пэр не долго думая затолкал его в седло и вскочил следом. Конь, почуяв кровь, взбрыкнул, но крепкая овеянная зеленой дымкой рука властно натянула узду.

— К лесу! К лесу! — Данила поднял лошадь на дыбы.

Жеребец Пэра перемахнул через плетень и пустился в галоп по пыльной дороге. Данила в свою очередь лихо проскакал по двору, выкрикивая бессвязные ничего не значащие слова, принятые дружинниками, как он и рассчитывал, за колдовские заклинания. Суеверный страх на какие-то секунды сковал людей, и Гаюнар получил возможность беспрепятственно вырваться на улицу через ворота. А когда по высохшей земле загромыхали копыта, он был уже далеко от неприятелей.

Брата Данила нагнал на опушке. Верховые ратники, облаченные в стальные доспехи, двигались медленнее, но их масса, скрытая клубами пыли, ужасала своей неотступностью.

— Данька, он ранен! — Пэр показал на юношу, между лопаток которого торчала стрела. — Призови Стихию, помоги ему!

Данила бросил взгляд на человека, до сих пор не упавшего с седла лишь благодаря призраку, и торопливо ответил:

— Он продержится еще немного. Мы должны оторваться от погони!

И первым поскакал в лес. Скоро дорога сузилась, а ветви нависли над ней так, что приходилось низко пригибаться к потным шеям лошадей. Преследователи не отставали, напротив, прекрасно знающие местность, они разделились, и теперь топот копыт и хруст сучьев слышались как позади, так и справа.

— Сворачивай с тропы! — крикнул Данила брату.

— Мы не пройдем там с лошадьми!

— Доверься мне, сворачивай!

Зов к Стихии зародился почти спонтанно. Гаюнар не успел поймать собственную мысль, а Жизнь уже вырвалась вперед. Энергия ее будто бы вдохнула сознание в беззаботный лес: густые кроны деревьев и гибкий кустарник раздвигались, пропуская беглецов сквозь непроходимые чащи, и тут же смыкались плотными сетями за их спинами. Скоро голоса и звон кольчуг ратников из станицы потерялся в лесной глуши. А кони Гаюнаров продолжали без устали мчаться через овраги и валежник, утопая в вязких лужах и разбивая копытами спокойную гладь ручьев, кроша сухие кусты и вламываясь в молодую поросль елей.