Семь тысяч сто с хвостиком
Шрифт:
– Не могу, надо бы к Софье подойтить...
– Не зачем, тепереча не до тебя ей. Иди к сыну, как бы не разбудил его шум, не напугался бы.
– Берегите себя...
– прошептала Пелагея и, кутаясь в платок, поплелась в дом. Волнение, которое было отпустило ее, когда она не увидела среди убитых своего мужа, вновь стало возвращаться к ней, в ее сердце.
В доме ее встретила тишина, шум улицы остался за дверью. Женщина бросила платок на лавку и первым делом поднялась проведать сына. Мальчик спал как ни в чем не бывало. Тихонько посапывая, он сосал большой палец, привычка, появившаяся совсем недавно. Это не по нраву было Пелагее, и она всяческим образом старалась отучить
Пелагея села на лавку и незаметно для себя заснула. Ей ничего не снилось, она просто еще и еще переживала увиденное ночью. Смерть Павла Сковородникова ее ошеломила. Неужели вновь наступали смутные времена, неужели война вновь принесет сотни, тысячи смертей, снова на Руси будет немыслимо много вдов и сирот. Она помнила, как будучи девочкой бесчинствовали ляхи, как глумились над бабами, грабили дома. Убивали мужчин мало-мальски готовых сопротивляться их воле. С тех пор времена изменились, казалось, возврата к прежнему быть не может, но вот вновь смерть идет по домам неся свои страшные гостинцы. Она не спала, это был не сон, а тяжелая дремота, мысли и воспоминания, картины печали стояли перед ее взором, хоть и с закрытыми глазами.
Из этого состояния оцепенения ее вывел голос Ваньки.
– Полюшка! Где ты?
– услышала она его любимый чуть взволнованный голос.
– Я здеся! Рядом с Васькой!
– Пелагея вскочила, протерла глаза и бросилась к влетевшему Ваньке в объятия.
– Жив... Слава господи! Жив... Ваня...Ванечка...
Она заплакала. Ох уж эти глупые бабьи слезы! Ей надобно было радоваться, а она разрыдалась...
– Пелагеюшка! Милая моя, - Ванька крепко сжимал в объятиях свою любимую жену и целовал ее.
– Все хорошо, ну, что ты...
– Ванечка, Павла Сковородникова привезли...
– Господи, упокой его душу...
– Ванька осенил себя крестом.
– Я так боюсь за тебя!
– Ничего, все обойдется... наша десятка в распоряжении особого обыщика... Не были мы в баталии. Все образуется... не плачь!
Пелагея принужденно улыбнулась и стала вытирать слезы, но они все одно катились по щекам, и женщина не успевала их смахивать рукавом.
– Ваську не разбудили?
– спросил отец ребенка.
– Нет, но скоро сам проснется, кормить пора.
– Полюшка, идтить мне надобно. Забег по пути к тебе о себе сказать, да вас проведать. Ждут меня...
– Куды ты сейчас?
– Доставляем обыщику люд тульский, обывателей кои знают о смуте...
– Не опасно сие?
– Успокойся, не опаснее всего остального...
Ванька опять притянул к себе молодую жену, поцеловал ее и быстро, но нежно оттолкнув, бросился вон из дома. Ждали его возле ворот его товарищи, понимающие беспокойство молодой жены и отпустившие Черноброва на чуток проведать ее. У молодого супруга защемило сердце, он не посмотрел на Ваську. Так спешил и так хотел обнять жену, что даже одним глазком не взглянул на сына. Ванька даже подумал вернуться, но, увидев в сером утре такие же серые лица своих товарищей, не сомкнувших за ночь глаз, тут же застыдился своего желания.
– Ну, что проведал?
– спросил его Аким, стрелец
– Проведал...
– буркнул Ванька.
– Идемте, обыщику надо доставить Феодора Косого. Он живет вон в том крайнем доме.
Захар Котов назначил Ваньку главным посреди стрельцов, что ходили по домам послухов. Хоть он и был моложе Акима и Никонора, но смекалкой и исполнительностью выгодно выделялся меж всех стрельцов десятки. Неспроста все поговаривали, что станет-таки Черноброва сын и десятником, и пятидесятником. Узнав, что очередной посадский человек, что потребовался особому обыщику проживает недалече от его дома, Ванька тихонько шепнул Котову, что мол может ли он заскочить на миг. Захар не возражал, но наказал не задерживаться.
– Эх, молодость! Я бывало тоже к своей бабе бегал и сигал к ней, очертя голову, не считаясь ни с чем, - немного завистливо протянул немолодой Никонор.
– А что ж щас перестал?
– спросил с усмешкой его Аким, пока они шли по пустынной утренней улице, ежась в свои серые кафтаны.
– Э, так годы уж не те! Я не тот, да и она уж не та писанная красавица! Да и нет надобности, она ж теперь завсегда под боком, только захотел и вот она уж твоя, - рассмеялся добродушно Никонор.
– Ванька, гляди света нет в доме поди либо спят, либо никого нет!
– всматриваясь в большой дом сквозь промозглость и сырость медленно проговорил Аким.
– Поди разбудим! Велено доставить - доставим! Хоть черта доставим коль приказ таковой имеется.
Они подошли к высокому забору, окружавшему добротный дом. В окошках его темнела пустота и тишина, но как только Ванька постучал кулаком в ворота, так сразу же дом ожил. Сначала залаял пес. Громко с надрывом, ему стал вторить второй, а затем и третий. Проснувшиеся от лая куры и гуси закудахтали и загоготали, Петух стал надрываться словно он проспал положенное ему время для подъема хозяев. Через миг, другой в окнах дома засветился свет. Потом кто-то отворил дверь и крикнул бабьим голосом:
– Чаво надо? Кого нелегкая несет?!
– Отворяй!
– гаркнул Аким басом.
– Чаво это?! Ты кто таков?!
– отозвалась баба.
– Стрельцы мы, по службе явились, за Федькой! Сказывай дома он?!
– Господи!
– голос бабы изменился с резкого на испуганный и услужливый.
– Дома, дома, как не быть! Будь чё-ли?
– А ты как разумеешь!? По государеву делу его поведем! Отворяй! Не гоже нам тут стоять, в дом пропускай, а то худо буде!
– Щас, соколики!
Баба побежала к воротам и, отодвинув засов, запустила во двор стрельцов. Войдя, Ванька с товарищами огляделись. На цепях надрывно рвались в бой три огромных пса, один из которых так старался выслужиться, что чуть не задушил себя цепью и теперь хрипел, высунув язык из пасти. Двор дома был небольшой. Справа кудахтали и гоготали домашние птицы, у сарая стояла новенькая телега, там же в конюшне фыркали две кобылы. Дом был высоким в два этажа, добротное крыльцо, недавно поставленное, только подтверждало увиденное, а именно то, что хозяин жил неплохо.
– Кем приходишься Федьке?
– строго спросил Ванька, перехватив главную роль у Акима.
– Жена я его... А он в доме, щас разбужу, коли сам ешо не встал... Соколики, милые, да по какому ж такому государеву делу велено его доставить?
– стала причитать и заискивать уже немолодая женщина.
– По тому, какое известно господину особому обыщику из Москвы! Тебе не надобно того знать!
– отрезал Ванька.
– Давай мужа сюда! Некогда нам ждать его!
– Может в дом войдете?
– предложила перепуганная баба.