Семь удивительных историй Иоахима Рыбки
Шрифт:
— Извини, Стася, — лепетал я, — часы…
— Поди прочь, чумазый болван! — заорал по-чешски инженер Фукс, ударил меня по лицу и пнул ногой.
Не знаю, что вдруг со мной стало. В глазах у меня потемнело. Я успел только заметить, как Фукс привлек к себе Стасю, а она закинула ему руки на шею и прижалась к нему. Тогда случилось то, о чем я по сей день жалею Я нагнулся, схватил ком густой грязи и швырнул в них.
— Ах ты… — выкрикнул я самое оскорбительное слово, каким можно задеть честь девушки, и убежал. Часы я таки не отдал. Не представилось удобного случая. Через пять дней Стася уехала вместе с Владкой куда-то в Галицию. А часы остались у меня. Теперь они покачиваются на цепочке в шкафу, покачивается брелок в форме
Эх, давние это воспоминания!
ГЛАВА ПЯТАЯ,
Не знаю, почему вспомнились мне сегодня восковые покойники из паноптикума грязного проходимца Венцеля Наврата. Быть может, потому, что покойный Роберт Кучатый, которого я вчера закопал, был похож на воскового эрцгерцога Максимилиана как две капли воды.
Восковой эрцгерцог Максимилиан лежал в стеклянном гробу, а Кучатый — в гробу, сколоченном из нескольких досок. У эрцгерцога Максимилиана в спине было отверстие, туда вставляли ручку и его заводили; эрцгерцог тяжело дышал, и казалось, что вот, того и гляди, он встанет из своего стеклянного гроба и начнет скандалить. У покойного Кучатого руки были набожно сложены на животе, возле гроба горели свечи, воткнутые в горлышки бутылок из-под водки и пива, со всех сторон его обложили образками святых, и он вовсе не собирался вставать.
Во всяком случае, сходство между ними заключается главным образом в том, что оба скверно кончили — так сказать, безвременно покинули этот мир.
Старый Балярус, ветеран битвы под Сольферино, часто рассказывал мне об эрцгерцоге Максимилиане и о французском императоре Наполеоне III. В той же мере, в какой он восхвалял Максимилиана и крепко его жалел, особенно когда бывал пьян, он ненавидел императора Наполеона III и вообще французов.
Балярус уверял, притопывая своей деревянной ногой, будто французам нельзя верить, будто их Наполеон III был натуральным вралем и бесчестным пройдохой; он оторвал у капрала Баляруса снарядом ногу под Сольферино, позорно, наголову разбил молоденького австрийского императора Франца Иосифа, а потом решил чужими руками тащить каштаны из огня и явился причиной бесславной смерти эрцгерцога Максимилиана в Мексике. Попросту он уговорил беднягу, и тот польстился на мексиканскую императорскую корону.
Газды обступали старого Баляруса и слушали, как он рассказывает эту историю.
— И вот Франц Иосиф так сказал своему брату, эрцгерцогу Максимилиану, дай ему, боже, на том свете вечное блаженство, аминь! — начинал он свой пространный рассказ в корчме, опершись на шарманку. — Поезжай, говорит, братец, за мексиканской короной, а то ведь, говорит, императорские короны на вербе не растут. Ты, говорит, будто не веришь императору Наполеону III, потому что он меня расколошматил под Сольферино в 1859 году? А знаешь, братец, говорит, что теперь этого мерзавца совесть грызет и он хочет исправить содеянное зло. А эрцгерцог Максимилиан на это — пожалуйста, говорит, почему бы и не поехать, верно, конечно, что императорские короны на вербе не растут, но в Мексике живут индейцы, очень дикие люди и к тому же бунтовщики — только держись, и они, мол, меня застрелят. А на это император Франц Иосиф говорит, что индейцы и мятежники ни черта ему не сделают, потому что его будет охранять французский генерал Базэн с полком вояк, которым сам черт не брат. Эрцгерцог Максимилиан поддался на уговоры и поехал в Мексику за смертью! Да, да, за смертью! И знаете, как это произошло?
Никто не знал, как это произошло, и тот из слушателей, который был
— Значит, произошло это так! Как оно было — не важно, достаточно сказать, что появился там этакий Люциферов сын, Хуарес, которого мятежники избрали президентом. И он согнал их целую кучу и — ура! — пошел на нашего Максимилиана! А генерал Базэн вместе со своим полком сразу смотался. Уехал домой, во Францию. Мятежники похитили нашего эрцгерцога, и было это в году, чтобы не соврать… пожалуй, чуть не в 1867… И поставили его к стенке. Произошло это в грязном мексиканском городишке, который называется Керетаро. Президент Хуарес крикнул по-мексикански: «Feuer!..» [20] — и не стало Максимилиана. Императорская корона к черту полетела, а душу расстрелянного Максимилиана ангелочки повели на небо, чего я вам и себе желаю после смерти, аминь!..
20
Огонь! (нем.)
Балярус хвастал тем, как мужественно воевал он под Сольферино, будучи капралом 21-го егерьского полка, как собственным телом заслонил молоденького императора Франца Иосифа и как император Наполеон III, заметив это, приказал нацелить на них пушку. Пушка выстрелила, словно тысяча чертей, но вместо того, чтобы оторвать голову Францу Иосифу, снаряд оторвал ногу у капрала Баляруса. В награду светлейший пан император Франц Иосиф приколол Балярусу золотую медаль за доблесть — ее потом у него цыгане украли, — а взамен ноги подарил ему шарманку с обезьянкой, только обезьянка скоро сдохла. Достойный император, ничего плохого не скажешь!..
И вот вчера, когда я хоронил покойного Кучатого, вспомнились мне старый ветеран битвы под Сольферино Бартоломей Балярус, эрцгерцог Максимилиан в паноптикуме Венцеля Наврата и Эрика с часами.
Часы, которые она украла у Наврата, теперь покачиваются на цепочке в шкафу вместе с другими, так же мерно тикают и нашептывают мне давнюю удивительную историю.
Догорают и постепенно гаснут свечи над могилками, на башне костела бьет одиннадцать. Люди давно уже разошлись по домам, довольные, что выполнили свой христианский долг. Они зажгли свечи на могилах своих близких, прочитали молитвы, прогуливались по кладбищенским дорожкам и очень радовались тому, что не они лежат в земле. Поглазели на могилы, смотрели, которая лучше украшена бумажными цветами, на которой горит больше свечей, вспоминали умерших, посплетничали о живых, а парни с девушками удирали прямо с кладбища в рощу над Ользой.
Вчера, когда я закапывал покойного Кучатого — его три дня назад выловили в Черном пруду, — мне казалось, что вместе с ним я хороню все воспоминания, связанные с восковым эрцгерцогом Максимилианом в стеклянном гробу, и с худенькой Эрикой, которая хотела стать Юдифью, и с Венцелем Навратом, который был похож на Олоферна.
Очень это смешные воспоминания. Приходят они ко мне сегодня, в мрачную ночь поминовения усопших, и похожи они на подвыпившую компанию. Нет, скорее на шутовской маскарад, какой я видел в Ницце в карнавальную ночь. С той только разницей, что сегодня маски кажутся уже выцветшими, поблекшими и очень глупенькими. Да, Эрика!
Где теперь Эрика с глазами вспугнутой серны? И куда подевались все эти библейские и не библейские вылепленные из воска покойники, которые так ловко кивали головами, стреляли глазами и размахивали руками? Поначалу они пугали меня, а потом стали развлекать. Куда все это девалось?
Ну какой же я дурак! Ведь стоит мне зажмурить глаза, и я вижу, как горит полотняная палатка, а в палатке жарятся и тают восковые покойники, пылают и коптят черным дымом, Эрика с кухонным ножом в руке пляшет, а Венцель Наврат держится за свою окровавленную голову и ревет…