Семь удивительных историй Иоахима Рыбки
Шрифт:
Инженер Рацек остановился. Он узнал меня.
— Ты здесь? Вот хорошо! Ты в какой смене работал? — спросил он, тяжело дыша и, казалось, с трудом выговаривая слова.
— Я был в утренней смене, пан инженер… Штейгер Курц велел замуровать…
— Что он велел замуровать?
— Да на третьем штреке в забое вспыхнули при отстреле газы!..
— Не болтай! Задержи моих сестер, они меня не пускали и теперь бегут за мной. Или нет, беги и скажи твоей матери, чтобы нынешней ночью она побыла с ними!..
— Пан инженер, ведь штейгер Курц…
— Ступай, ступай! Потом расскажешь!
Со
— Пан инженер! — воскликнул я, но он уже исчез во мраке.
Прибежали сестры. Они промокли насквозь. Их широко раскрытые глаза словно застыли. Растрепанные волосы слиплись.
Увидев меня под фонарем, они остановились.
— Где брат? — запищала тощая Владка. Я кивнул в направлении шахты «Яна».
— Иисус! Мария! Он погибнет! Что мы без него будем делать?
— Не погибнет! — твердо сказал я.
— Он забыл часы! — Теперь говорила Стася. — Погляди! Часы! Он погибнет, если спустится в шахту без часов! Это талисман!
Я не знал, что означает слово «талисман». Однако предположил, что это — штуковина вроде неразменного рубля или заговоренного предмета, охраняющего человека от злого духа и смерти.
— Какой талисман? — спросил я.
— От деда достался! В нашем роду! Трижды освященный у могилы святого Петра в Риме. Возьми его и беги за братом, отдай ему! — кричала Стася и протягивала мне на ладони старинные часы в форме луковицы с серебряной цепочкой и смешным металлическим брелоком, похожим на маленький череп.
Я взял часы и сразу поверил в магическое действие талисмана. Маленький череп утвердил мою веру. Поэтому я сказал:
— Бегу!
— Беги, Иоахимек! — молила Стася.
И я помчался за инженером. До шахты «Кароля» и «Яна» было недалеко. Там была толчея, люди стояли плотной толпой и что-то кричали. Жандармы их разгоняли, расталкивая прикладами. Женщины ругали жандармов, дети плакали; из шахт то и дело поднимались клети, оттуда выходили, пошатываясь, шахтеры. Жены и дети с воплем кидались к ним, рыдали и целовали спасенных.
Меня толкнули, потом ударили прикладом — я протискивался к группе инженеров и штейгеров, обступивших клеть. Они кричали, спорили и были похожи на раскудахтавшихся кур, над которыми кружит ястреб. Видимо, совсем потеряли голову. Сирены по-прежнему выли, и люди посылали проклятия, плакали, молились, а клети спускались в шахтный колодец и поднимались наверх; на крыше котельной хрипел пар, визжали тормоза в машинном отделении, шахтный инспектор Грей держался за свой вздутый живот и ныл:
— Mon Dieu! Misericorde, grand Dieu! [16]
16
Боже мой! Смилуйся, великий боже! (франц.).
Я насилу пробился.
— Где пан инженер Рацек?
Но никто меня не слышал. А может быть, слышали, только не обращали внимания на кудлатого пятнадцатилетнего парня. Кто-то меня оттолкнул, кто-то дал пинка и обругал меня
Я увидел в толпе моего штейгера с шахты «Францишки», Дызмаса Галоча. Он меня тоже увидел.
— Ты кого ищешь? — спросил он.
— Пана инженера Рацека!
— Он пошел на «Глубокую». На «Тифбаушахт»! А зачем он тебе?
Я не ответил и помчался на «Глубокую». Дорогу я знал хорошо и бежал напрямик через обвалы и заброшенный карьер, прозванный Каменьчоком. Мне загородил дорогу террикон. Я вскарабкался на него на четвереньках. Дождь мешал мне видеть. Промокшая одежда прилипала к телу, я прозяб. С террикона я побежал на мост, который вел к шахте.
Здесь тоже собралась толпа. И здесь люди кричали, плакали и молились. Только клети уже не поднимались, пар не хрипел на крыше котельной — все шахтеры с четвертого и пятого горизонта уже поднялись.
— Где пан инженер Рацек? — закричал я. Мне хотелось исполнить желание Стаси, а кроме того, я верил, что часы эти в самом деле таинственный талисман, который убережет инженера Рацека от смерти или несчастного случая. Ведь и я носил на шее «ангусик» — маленький медальон, который должен был спасти меня от ада. И если часы инженера Рацека, как сказала Стася, были трижды освящены в Риме, то мой медальончик был освящен в карвинском костеле самим патером Куиттой. Правда, ада я уже не больно боялся, потому что в эту проклятую ночь с 14 на 15 июня увидел его собственными глазами.
Из «Глубокой» уже перестали поднимать угоревших шахтеров. Одна клеть застряла где-то внизу, на пятом горизонте, а вторая, пустая, висела наверху. Расслабленные росы слегка покачиваются.
— Внизу больше нет никого?
— Есть, но убитые! Либо кончаются! — отвечает мне кто-то из толпы.
— А где инженер Рацек?
— Спустился вместе с штейгером Флямме…
— Спустился? О, Иисусе, Мария!
— С ним был еще сменный мастер Курц и десять шахтеров… Пошли спасать тех, там внизу…
— Он погибнет!
— Кто погибнет?
— Инженер Рацек!
— Не болтай, сопляк! Чего это он погибнет?
— Да он не взял часы!..
Шахтер так крепко ударил меня по лицу, что у меня свалилась с головы шапка.
— Почему вы меня бьете? — с возмущением заорал я.
— Дерьмо собачье! Люди гибнут, а ты тут дурака валяешь! Убирайся ко всем чертям, поганец!
Я выбрался из толпы. На душе было тяжело. Значит, инженер Рацек погибнет! Он, конечно, погибнет, ведь при нем нет часов-талисмана! Сел я возле трубы и расплакался. Что теперь делать? Что скажет Стася? Скажет, что я виноват. А ведь я так бежал! И опоздал!..
Я представлял себе, как инженер Рацек идет по темному дну шахты «Глубокой», а за ним двенадцать обреченных. Если погибнет Рацек, они тоже погибнут. Идут, идут по темному дну при тусклом свете лампочек, спотыкаются о трупы людей и лошадей, освещают их — видят их широко раскрытые глаза, в которых застыл ужас, и опять медленно продвигаются к штреку, ведущему в район шахты «Францишка», задыхаются от дыма, кашляют, но идут, потому что впереди инженер Рацек. За ним штейгер Флямме.
А за Флямме одиннадцать остальных… Если пройдут но наклонной выработке на шестой горизонт… Не прошли!..